Угощал Гюго щедро, но сам ел мало. После обеда он либо отправлялся на двухчасовую прогулку, либо делал довольно утомительную зарядку на берегу: бегал, покуда его не прошибал пот, затем раздевался донага, прыгал со скалы в океан и, наплававшись, укладывался просыхать на солнце. Затем он наносил ежедневный визит цирюльнику (по неизвестной причине он хранил у себя обрезки волос), катался в карете с Жюльеттой и, вернувшись домой, снова брался за перо, обычно чтобы ответить на огромное количество писем.

Перед закатом Гюго делал выбор между веселым вечером у Жюльетты, где на ужин собирались друзья, шла живая беседа, играли в карты, и более угрюмым домашним времяпрепровождением. За семейным ужином Гюго вел преимущественно философскую беседу, прерываясь лишь затем, чтобы проверить, не усыпил ли он разглагольствованиями супругу, или же чтобы внести запись в один из маленьких блокнотиков, с которыми он никогда не расставался. Сын Гюго Шарль, один из трех его детей, также ставших литераторами, живописует эти сцены в письме: «Произнеся любую фразу, даже самую тривиальную, вроде “Я хорошо спал” или “Передай мне вино”, он тут же отворачивается, достает блокнот и записывает то, что только что сказал. Ничего не пропадает, все попадет в книгу. Если сыновья пытаются пустить в ход что-то из сказанного отцом, они всегда убеждаются, что их опередили: выходит книга, и там обнаруживаются уже в печатном виде все их заметки».

Наследие Диккенса поразительно велико: 15 романов, из которых десять более чем на 800 страниц, множество рассказов, эссе, писем и пьес, – но для такой продуктивности ему требовалась определенная обстановка. Прежде всего – полная и абсолютная тишина; в одном из домов, где он жил, писатель распорядился даже установить вторую дверь в кабинете, чтобы оградить помещение от шума. Требовалось и обустроить кабинет, установив письменный стол перед окном, и по строгим правилам расположить на столе рукописи, ручки с гусиным пером и чернильницу с синими чернилами между любимыми украшениями – маленькой вазой со свежими цветами, большим ножом для разрезания бумаги, позолоченным листом с фигуркой кролика и двумя бронзовыми статуэтками: одна представляла собой драку двух толстых жаб, другая – джентльмена в окружении щенков.

Рабочие часы Диккенса были определены раз и навсегда. Его старший сын утверждает, что «ни один клерк в Лондоне никогда бы не превзошел отца аккуратностью и методичностью, никакая монотонная, обыденная, простая работа не исполнялась с такой пунктуальностью и деловитостью, как работа его фантазии и воображения».

Диккенс вставал в семь часов утра, завтракал в восемь и к девяти уединялся в своем кабинете. Там он оставался до двух часов с небольшим перерывом на обед в кругу семьи, однако во время трапезы он пребывал в трансе, механически пережевывал и проглатывал пищу и не участвовал в разговорах – спешил вернуться за свой письменный стол. Его дневную норму составляли две тысячи слов, но в порыве вдохновения он мог превзойти ее вдвое. В иные дни ему почти ничего не удавалось написать, но тем не менее он строго придерживался расписания и, поглядывая в окно, выводил на чистом листе каракули, лишь бы как-то провести время.