Ал Хиршфельд (1903–2003)
Великий американский карикатурист, обессмертивший бродвейских и голливудских звезд своего века, работал до последнего дня своей жизни. И в 99 лет он практически каждый вечер приезжал из своего манхэттенского особняка в театр, ухитрялся отыскать посреди улицы место для парковки и, прибегая к собственной системе обозначений, набрасывал эскизы, которые на следующий день превращал у себя в студии в готовые рисунки. В 1999 г. Мел Гассоу[90] описывал привычки 90-летнего художника:
«В свои 90 с лишним он по-прежнему проводит целый день в студии, прерываясь только на обед, а чай и большой количество карамелей «на перекус» ему подают на рабочее место. С миром он связан главным образом с помощью телефона, живет уединенно и редко изменяет привычному режиму, чтобы сходить в ресторан или музей. Вечера он проводит в театре и в обществе. Если вечер свободен от театра, он, как правило, приглашает к ужину друзей. После спектакля, если только это не премьера, завершающаяся банкетом, он успевает вернуться домой к вечерним теленовостям и Nightline[91]. Затем с полуночи до двух часов ночи он читает, главным образом философов, часто перечитывает Торо и Бертрана Рассела».
Вторая жена Хиршфельда уверяла, что он продолжал работу даже во сне. «Часто, когда задача представлялась ему сложной, он не может уснуть, пока не найдет решение, или же во сне ищет способ выстроить рисунок, – писала она в 1999 г. – Настолько Ал усердный работник! Даже его подсознание не отдыхает. А наутро, помня свой сон, он поднимается с рассветом и бежит к мольберту запечатлеть ночные открытия. В молодости его прозвали “молнией”, и таков до сих пор его стиль не только в работе, но и при захвате парковочного места».
Трумен Капоте (1924–1984)
«Я автор исключительно горизонтальный, – рассказывал Капоте журналу Paris Review в 1957 г. – Думать я могу только лежа, либо в постели, либо на диване, с сигаретой и чашкой кофе под рукой: нужно затягиваться и прихлебывать. День идет, я перехожу с кофе на мятный чай, затем на херес и мартини».
Писал он обычно по четыре часа в день, написанное перечитывал вечером или на следующее утро, и прежде чем напечатать окончательный вариант, дважды все переписывал карандашом. (Он и печатал в постели, пристроив машинку у себя на коленях.)
Писать в постели – только одно из многочисленных проявлений невроза (или суеверия) автора. Он не допускал, чтобы в пепельнице одновременно скопилось три окурка, и даже в гостях предпочитал прятать окурки в карман, нежели переполнять ими пепельницу. В пятницу не полагалось начинать новое дело или доводить до конца начатое. Цифры, с которыми приходилось иметь дело, он складывал в уме, и если сумма цифр номера телефона или комнаты в отеле оказывалась, по его представлениям, несчастливой, отказывался звонить, занимать апартаменты и так далее. «Не перечесть всего, чего я не могу или не хочу делать, – признавался он. – Но, соблюдая эти первобытные приметы, я извлекаю из них какое-то непонятное успокоение».
Ричард Райт (1908–1960)