Горящие глаза впились в лейтенанта, и изо рта показался длинный черный язык.

– Ты до сих пор не понял, лейтенант, не так ли? Где дети?

Он не спрашивал, он требовал ответа.

Пик, онемевший от ужаса, помотал головой.

– Как хочешь.

Джавахал стиснул руку лейтенанта, и тот почувствовал, как дробятся кости пальцев под оболочкой плоти. Он задохнулся от приступа боли, упав на колени.

– Где дети? – повторил Джавахал.

Пик попытался что-то сказать, но языки пламени, поднимавшиеся от окровавленной культи, в которую превратилась его рука, лишили его дара речи.

– Ты хочешь что-то сказать, лейтенант? – участливо спросил Джавахал, опускаясь перед ним на колени.

Пик кивнул.

– Превосходно, – улыбнулся противник. – Если честно, твои страдания не доставляют мне радости. Помоги мне положить им конец.

– Дети умерли, – простонал Пик.

Лейтенант заметил, что лицо Джавахала исказила гримаса неудовольствия.

– Ни в коем случае. До сих пор ты хорошо держался. Не делай глупостей теперь.

– Они умерли, – повторил Пик.

Джавахал пожал плечами и медленно кивнул.

– Ладно, – сдался он. – Ты не оставляешь мне выбора. Но прежде чем ты покинешь нас, позволь напомнить, что, когда жизнь Килиан была в твоих руках, ты оказался бессилен ее спасти. Она умерла из-за таких, как ты. Но те люди уже закончили земной путь. Ты последний. Мне же принадлежит будущее.

Пик поднял умоляющий взор на своего мучителя и увидел, как медленно сужаются его зрачки, превращаясь в две узенькие щелки на фоне золотистых сфер. Джавахал улыбнулся и с бесконечной осторожностью принялся снимать с правой руки перчатку.

– К сожалению, ты не доживешь до этого времени, – добавил он. – И не воображай, будто твой героизм принес какие-то плоды. Ты глупец, лейтенант Пик. Ты всегда производил на меня впечатление человека недалекого и в смертный час своим поведением лишь укрепил мое мнение. Надеюсь, что существует ад для глупцов, поскольку именно туда я тебя сейчас и отправлю.

Пик закрыл глаза и услышал шипение огня у самого лица. Спустя несколько бесконечных мгновений он почувствовал, как раскаленные, обжигающие пальцы сомкнулись на его горле, останавливая дыхание. Умирая, он услышал стук колес проклятого поезда и потусторонние голоса сотен детей, исходивших криком среди языков пламени. А потом наступила темнота.

Ариами Бозе быстро обошла дом и одну за другой погасила свечи, освещавшие ее обитель. Только в очаге по-прежнему теплился огонь, отбрасывавший на голые стены скользящие блики. Дети спокойно спали, пригревшись у очага. Могильную тишину, царившую в доме, нарушали только дробный стук дождя в закрытые ставни и потрескивание горящих углей. Слезы покатились по лицу Ариами и упали на золотистую тунику, когда женщина вынула дрожащими руками фотографию Килиан, своей дочери. Портрет она хранила в небольшой шкатулке из бронзы и мрамора вместе с другими дорогими ее сердцу вещами.

Старый странствующий фотограф, выходец из Бомбея, сделал этот снимок незадолго до свадьбы дочери, отказавшись взять плату. На фотографии Килиан выглядела такой, какой Ариами помнила ее, – в ореоле неземного света, будто исходившего от нее. Это сияние завораживало всех, кто знал дочь. Оно поразило также искушенный взгляд портретиста, и старик нарек Килиан именем, прочно закрепившимся за ней: лучезарная принцесса. С тех пор иначе ее не называли.