Дженар, увлечённый своей дикой охотой, находился на расстоянии одного дня пути.

Фэт-Фрумос взял девушку на руки, посадил на коня, и они полетели над морем, словно две неуловимые тени.

Но у огромного и сильного Дженара был волшебный конь с двумя сердцами. Замяукал одной головой кот из замка, и конь Дженара заржал медным голосом.

— Что с тобой, — спросил Дженар волшебного коня, — не от хорошей ли жизни заржал?

— Моя-то жизнь хороша, а твои дела плохи. Фэт-Фрумос увёз твою дочь.

— Мы очень должны торопиться, чтобы догнать их?

— Торопиться-то мы должны, но не очень, и так догоним.

Дженар сел на коня, помчался за беглецами и вскоре догнал их. Драться с Фэт-Фрумосом он не мог, потому что Дженар был христианином, верил он не в колдовские чары, а в бога.

— Фэт-Фрумос, — сказал Дженар, — ты очень красив, и мне жаль тебя. На сей раз прощаю, но в другой раз… берегись!.. — И, посадив дочь с собой рядом, исчез, будто растворился в воздухе.

Но Фэт-Фрумос был не из робкого десятка и знал дорогу назад. Он вернулся и застал девушку снова одну. Бледная и заплаканная, она казалась ещё прекраснее.

Дженар был на охоте на расстоянии двух дней пути. Фэт-Фрумос взял коней из конюшни самого Дженара, и они ускакали ночью. Бежали они, как бежит лунный свет над глубокими волнами моря, бежали сквозь холодную тёмную ночь, как два чудесных сновидения, но слышали, как в замке протяжно мяукали две головы кота. Затем им показалось, что они не могут сдвинуться с места; так бывает во сне, когда хочешь бежать, но не можешь. Скоро их окутало облако пыли, выбивавшееся из-под копыт Дженарова коня.

Лицо Дженара было свирепо, взгляд суров. Не говоря ни слова, он схватил Фэт-Фрумоса и забросил его в тёмные грозовые облака, потом исчез вместе с дочерью.

Лишь горсть пепла, в который превратился сожжённый молниями Фэт-Фрумос, упала на горячий и сухой песок пустыни. Пепел обратился в родник, и он ручейком заструился по алмазному песку, в благоуханной тени зелёных высоких густых деревьев. Если бы кто-нибудь понимал журчание ручья, то услышал бы жалобную дойну об Иляне, белокурой невесте Фэт-Фрумоса. Но кто мог услышать этот голос в пустыне, где не ступала нога человека?

В те времена господь ещё ходил по земле. Однажды в пустыне появились два путника. Платье и лицо одного из них сияли белым солнечным светом, второй казался лишь тенью его. То были Христос и святой Пётр. Их ноги, сожжённые песком пустыни, ступили в прозрачную прохладную воду ручья, они прошли по воде до тенистого ключа. Там Христос испил воды, омыл святое своё лицо и чудотворные руки. Потом они отдохнули в тени деревьев. Христос думал о своём небесном отце, а святой Пётр прислушивался к жалобной дойне родника. Когда они встали, святой Пётр молвил:

— Господи, сделай так, чтобы родник стал тем, кем был прежде.

— Аминь, — ответил господь, поднимая руку. Затем они пошли дальше, не оглядываясь.

Чудом исчезли деревья и родник. Фэт-Фрумос, будто проснувшись после долгого сна, огляделся вокруг. Он увидел сына божьего, который шёл по склонявшимся перед ним морским волнам как по суше; увидел он и святого Петра, который, в силу своего человеческого естества, оглядывался и кивал Фэт-Фрумосу. Фэт-Фрумос проводил их взглядом, пока облик святого Петра не рассеялся вдалеке и был виден лишь сияющий, словно солнце, лик господень, освещающий морскую гладь. Он понял чудо своего воскрешения и преклонил колени перед заходом этого божественного солнца.