— Люцифер — хитрая бестия, — усмехнулся он, придя в себя. — Меня тоже сделал невидимым.

Мария Анхела призвала на помощь всю свою хитрость, чтобы уберечься от внезапных появлений тюремщицы. Поздно ночью, вдоволь позабавившись невинными играми и ласками, они чувствовали, что любят друг друга без памяти. Каэтано не то в шутку, не то всерьез отважился дернуть за шнурок лифчика Марии Анхелы. Она прикрыла грудь обеими руками, в глазах вспыхнул гнев, лицо залилось краской. Каэтано, будто прикасаясь к огню, осторожно сжал пальцами обе ее руки и развел их в стороны. Она попыталась сопротивляться, однако он нежно, но решительно ее усмирил.

— Повторяй за мной, — сказал он. — «И вот я в твоих руках…»

Она подчинилась. «Неведом мне смерти страх», — продолжал он. Она еле слышно повторяла, вздрагивая: «Ведь только со смертью узнаю я, глубоко ли шпага вонзилась в меня».

Потом он впервые поцеловал ее в губы. Мария Анхела жалобно охнула, легким морским бризом прошелестел ее вздох, и она покорилась судьбе. Едва касаясь, провел он кончиками пальцев по ее телу сверху донизу и впервые в жизни ощутил счастье познания другой плоти. В какой-то миг он понял, как далек был от дьявольского наваждения-наслаждения в часы своих ночных бдений над латынью и греческим, в минуты молитвенного экстаза, во время опустошающего воздержания. А она предалась неведомому переживанию со всей страстностью свободной любви африканок в бараках рабов. Он позволил ей делать с собой все, что угодно, но к рассвету, в самый решающий момент опомнился и сорвался в бездну духовного отрезвления. Откинулся на спину и закрыл глаза. Мария Анхела, испугавшись его молчания и мертвенного оцепенения, тронула его пальцем.

— Что с тобой?

— Не трогай меня, — пробормотал он. — Я молюсь.

В последующие дни они забывали о сне, не могли наговориться о злосчастье любви. Целовались до умопомрачения, читали, роняя слезы, сонеты о влюбленных; напевали что-то друг другу на ухо, катались до изнеможения по кровати в приливах чувства, — не щадя сил, но сохраняя девственность. Ибо он не мог нарушить свой обет до отпущения грехов. Она с ним согласилась.

Отдыхая от безумств, они развлекались тем, что требовали друг от друга неопровержимых доказательств любви. Он говорил, что ради нее готов на все. Мария Анхела с детской жестокостью требовала, чтобы он съел таракана. Он, прежде чем она успела ахнуть, схватил таракана и проглотил живьем. Перед одним из таких безрассудных испытаний он спросил, могла ли бы она ради него дать отрезать себе косу. Она ответила «да» с серьезным видом, но предупредила, что тогда во исполнение данной ею клятвы он должен на ней жениться. Каэтано принес в камеру кухонный нож и сказал: «Погляжу, правду ли говоришь». Она повернулась к нему спиной, чтобы ему было сподручнее стричь. И подначивала его: «Ну, давай…» Он не смог. Несколько дней спустя она спросила его, позволит ли он прирезать себя, как козла. Он твердо ответил: «Да». Она взмахнула ножом и вроде бы собралась приступить к делу. Он в ужасе отшатнулся и с дрожью в голосе бросил: «Не надо! Не надо!» Она, покатываясь со смеху, спросила — почему, и он искренно ответил: «Потому что ты — сможешь».