Опасная мизансцена

Мое поколение имело четкое представление о том, что человечество делится на положительных и отрицательных героев. Положительные – молчаливы, непьющи и любят Родину в любом ее качестве на данный момент. Отрицательные пьют, меняют женщин и сомневаются в качестве Родины.

А если все не так просто? А куда девать индивидуальность, характер, талант и ум? Куда прятать Пушкина, который говорил, что он жертва Бахуса и Венеры, и, если верить его «донжуанскому списку», знал более сотни женщин?

На мой взгляд, главное, что формирует личность, – это внутреннее сопротивление.

Сопротивляемость творческого организма – единственный способ выживания.

Упертость и упрямство – не одно и то же, хотя, конечно, идут рука об руку. Эстетические театральные симпатии Сережи не взяты с потолка, а созрели изнутри.

Я очень редко хожу в «чужие» театры. Боюсь, может что-то понравиться и начнешь страдать, а идти и вожделенно радоваться чужому провалу я стесняюсь. Хожу я на все премьеры Марка Захарова (по давней дружбе и некоторой уверенности, что все равно будет чем, не краснея, восторгаться) и в Театр на Покровке.

Первый раз я пришел на «Женитьбу» и сразу окунулся в атмосферу уюта и домашности.

Помню, перед спектаклем вышел режиссер-постановщик в черном костюме и белых ботинках и бархатным голосом фрагментарно рассказал содержание пьесы, очевидно учитывая неоднозначный интеллектуальный состав аудитории. Потом все-таки стали играть.

Но играть не стали, а стали существовать. И это поразительное существование, при котором вранья боятся, как ящура, сопровождало все спектакли Покровки, какие я смотрел.

Мне фантазируется, что Покровка создавалась Арцибашевым как некий театральный Ноев ковчег, который он скрупулезно строил вместе со своими Симами, Хамами и Иафетами, их женами и всякой другой живностью, чтобы в день окончательного театрального потопа попросить Бога замуровать двери и уплыть.

Но потоп никого не смутил, и соседние театральные Хамы прекрасно держатся на плаву в бушующем океане вседозволенности и всеядности.

«Счастливцев – Несчастливцев»

Зачем Арцибашев пришел в Театр сатиры?

Зачем вылез из ковчега? Очевидно, пространственная келейность его уютной площадки дала импульс некоторой сценической клаустрофобии и побудила погулять на больших аренах. Сходились трудно, осторожно, с его стороны – даже брезгливо.

Гриша Горин переписывал свое произведение «Счастливцев – Несчастливцев», на постановку которого и был спровоцирован Сергей Николаевич, по нескольку раз в день. Артисты Театра сатиры, привыкшие обслуживать каждодневно 1200 зрителей, никак не могли понять, почему надо смотреть на сцене друг на друга и разговаривать по-человечески, а постановщик не знал, на что употребить такое количество квадратных метров сцены…

Пока пришли к этому гадкому слову «консенсус», много было криков, упреков и драм. Не нам судить о результатах – один результат налицо: не подрались, не рассорились, на кое-что друг другу даже открыли глаза и, более того, встретились снова. Встретились на спектакле по пьесе Ануя «Орнифль, или Сквозной ветерок».