Я снова возобновил поездки в Зальцбург, где с большим удовольствием бывал на театральных и оперных постановках. Когда в воскресенье вечером я вернулся в казарму, в моем воображении все еще продолжала звучать восхитительная музыка Пуччини из оперы «Мадам Баттерфляй». Я в очередной раз испытывал радость о того, что побывал в самом центре европейской культурной жизни. Однако она омрачалась тем, что я понимал, что этому счастливому времени скоро настанет конец. Когда я проходил через караульную комнату, дежурный унтер-офицер окликнул меня и сообщил:
— Завтра в шесть утра вы отправляетесь в Финляндию.
Взгляд в бездну
Поезд заметно сбавил скорость и вскоре остановился. Жидкий утренний свет сочился в щели нашего вагона. В нем было трудно различить фигуры солдат, спавших на застеленном соломой полу. В полусне мне вспоминаются эпизоды нашего путешествия на север. На закате первого дня мы добрались до Вены. Я никогда там не был, однако название этого города навевает образы прекрасных зданий и памятников, широких проспектов и изумительной красоты парков — символов великолепия и богатства австрийской столицы. Вместо этого мы увидели лишь какие-то задворки на окраине, неопрятные и совершенно безликие. Сразу после Вены скорость нашего поезда существенно уменьшилась. Мы стали надолго задерживаться на каких-то крошечных полустанках и запасных путях. Поезд проехал по горам протектората Богемии и Моравии (оккупированной Чехословакии) и оказался в промышленных районах Верхней Силезии. Утром третьего дня мы добрались до равнин западной части генерал-губернаторства (Польши).
В вагоне я знаю лишь трех-четырех солдат из нашей учебной роты, с которыми провел вместе три последних месяца. Остальные — из учебной роты более позднего призыва, чем наш. С радостью узнаю о том, что фон Хартманн едет в этом же поезде. Согласно последним слухам, он упросил начальство перевести его в старую дивизию, где служил раньше. Говорят, что наш ротный по-прежнему ходит с тростью.
Встаю и осторожно перешагиваю через спящих товарищей. Приоткрываю дверь и вылезаю наружу. Поезд стоит между двумя полустанками. Локомотив с шипением выпускает пар. Окружающее пространство выглядит совершенно невзрачно. Впереди вдоль путей двигаются какие-то тени, скорее всего, железнодорожные рабочие.
Я успеваю справить нужду, и вскоре поезд приходит в движение. Несколько моих попутчиков уже на ходу заскакивают в вагоны. Я остаюсь у двери, рядом со мной несколько моих товарищей, которые хотят узнать о причинах задержки эшелона. Тени, которые я заметил с дальнего расстояния, постепенно обретают четкость. Теперь мы видим группу из двадцати или тридцати человек в гражданской одежде, сильно оборванных, охраняемых солдатами в шинелях войск СС. Последние вооружены винтовками, небрежно положенными на сгиб локтя правой руки.
После того как поезд проползает по ремонтируемому участку пути, мне удается разглядеть лица пленных. Я испытываю ужас. Огромные запавшие глаза, испуганные взгляды, мучнисто-бледные голодные лица. У большинства к курткам пришиты желтые шестиугольники звезды Давида. Евреи. Вздрагиваю от их робких призывов: