Мать-настоятельница поймала себя на мысли, что несправедлива к основателям фабрики. Если уж они решились построить такую чудесную школу, значит, так нужно, и ей остается лишь искренне благодарить их за этот благородный жест. Когда она впервые увидела классные комнаты и обстановку, кухню с новенькой печью и практичную общую спальню, ее сердце забилось от радости. Раздвижные перегородки разделили спальню на несколько комнатушек (по числу монахинь), в каждой из которых были кровать и ночной столик.

Она ощутила прикосновение к своей руке чего-то теплого. Мари-Эрмин проснулась. Малышка переменила позу, и теперь ее миниатюрные пальчики касались монахини, словно привлекая ее внимание. Мать-настоятельница снова заглянула в сапфирово-синие глаза девочки. Однако через мгновение тело ребенка вытянулось, сотрясаемое жестокими конвульсиями. Глаза закатились, так что видны были только белки.

— Боже милосердный! Она задыхается! — воскликнула настоятельница в отчаянии.

На крик сестры Аполлонии прибежали сестра-хозяйка и сестра Люсия. Обе были в ночных рубашках, коротко стриженные волосы едва прикрывали затылок.

— Это судороги! Она задыхается! — повторяла в испуге настоятельница. — Мы ее теряем! Боже, смилуйся над этим маленьким ангелом!

В течение нескольких бесконечных минут судороги не отпускали. Монахини, ощущая свою беспомощность, молились вслух и не спускали глаз с крошечного тельца. Приступ закончился также внезапно, как и начался. Секунда — и Мари-Эрмин неподвижно лежала на кровати.

В этот момент в комнату вошла сестра Мария Магдалина. Перекрестившись, она разрыдалась.

— На все воля Божья! — глухо проговорила настоятельница. — Господь дает, Господь берет. Сколько раз я повторяла эти слова несчастным родителям, чей ребенок умирал у них на руках! Как жестоки эти слова!

Для сестры Люсии это оказалось слишком. Она громко заплакала, отвернувшись, чтобы не видеть безжизненного тельца.

И только сестра-хозяйка нашла в себе силы подойти к ребенку. Из полуоткрытого ротика текла слюна. Одна из ручек шевельнулась.

— Она жива! Слава тебе, Господи! Матушка, она дышит!

Сестры по очереди обнимали ребенка, на чьем личике появилось удивленное выражение. Оказавшись на руках у настоятельницы, Мари-Эрмин сунула в рот большой палец и стала его жадно сосать.

— Наверное, она голодна, — предположила сестра Люсия. — Размоченный в молоке хлеб будет в самый раз. Думаю, теперь ей лучше.

— Дай-то Бог! — отозвалась мать-настоятельница.

Четыре женщины с нежностью смотрели, как девочка ест. Насытившись, она стала сонно жмуриться.

— Вот увидите, завтра утром нашей Мари-Эрмин станет намного лучше, — авторитетно заявила сестра Люсия. — Отец Бордеро был прав — это корь.

— Но карантин не отменяется! — отрезала настоятельница.

— Как, должно быть, страдают ее родители, думая, что девочка обречена на смерть, — задумчиво проговорила сестра-хозяйка. — Почему они не отвезли ее к доктору в Роберваль?

— Только Господу это известно, — с неподдельной грустью отозвалась сестра Мария Магдалина.

Монахини разошлись по своим спальням. Их мысли витали вокруг Мари-Эрмин. Все четыре напряженно прислушивались, стараясь уловить малейший шорох в комнате настоятельницы. И только сестра-хозяйка вспомнила о мехах, защитивших малышку от зимнего холода. «Ее отец траппер, как и мой собственный отец. Или он украл шкурки, чтобы отдать их нам. Нужно будет продать их в универсальном магазине. Деньги монастырю не помешают».