Тут-то мне стало неловко – оттого, что она была совершенно голая, а я, не пацан зеленый и не парень-охальник, а офицер с тремя звездочками на погонах, пялился на нее с берега, сидя на виду, – просто она меня пока что не замечала. Но тут же подумал, что особо стыдиться мне нечего: другое дело, если бы она уже купалась, а я вышел к берегу и взялся подглядывать за ней из-за дерева или из кустов. Все обстоит как раз наоборот: я уже рыбачил здесь вовсю, нисколечко не прячась, а она появилась потом. Совсем другой расклад. Что бы выдумать, чтобы дать о себе знать и выйти из неловкого положения? Увидит меня – увидит и удочки, и кукан с уловом, опущенный в воду, поймет, что я здесь уже давно, первый пришел, – а там уж пусть поступает как хочет. Скорее всего, уплывет обратно в речной кустарник. Покашлять громко, что ли?
Щекотливая ситуация разрешилась самым естественным образом – заплясал колокольчик средней удочки, очень быстро погрузившись вовсе, – рыбка, похоже, клюнула немаленькая. И затрезвонил колокольчик, звонко, заливисто. По воде звуки разносятся далеко, а до нее было не больше полусотни метров.
Она, конечно, услышала, кинула взгляд в мою сторону и увидела сразу – я торчал на бережку, на обрывчике высотой с метр, как каменная баба в степи. И, ничуть не всполошившись, не взметнув с визгом брызги, повернулась на левый бок, ничуть не озаботясь тем, что ее правая грудь осталась над водой, спокойно меня разглядывала. Теперь я видел, что глаза у нее зеленые – но не цвета сочной весенней травы, а светлее.
А я… Ну, что я? Сидеть сиднем неудобно, а вставать, козырять и представляться – совсем смешно. А потому я, не глядя больше на речную фею, занялся привычным рыбацким делом: снял удилище с рогульки, встал и выбрал немного лески, по сопротивлению невидимой пока рыбины прикидывая ее размер. Одним словом, давал девушке понять, что занят своим делом, ради которого сюда и пришел, я сам по себе, а она сама по себе, так что вольна решать, как ей дальше быть, а я с ней заигрывать не собираюсь. Все прилично обстоит.
Краешком глаза я за ней все же наблюдал: интересно, что дальше делать станет? Она немного поглядела, как я вываживаю рыбу, а потом гибко, грациозно извернувшись в воде, сильными гребками нырнула, да так больше на поверхности не показалась – видимо, много времени проводила на реке и могла долго плыть под водой, русалка этакая…
И точно, вытянул я солидного дядю, крупного голавля, прямо-таки украшение кукана. Двенадцатый, ага. На кукан его и определив, я вновь забросил удочку в компанию к безмолвным пока двум. Так уж сложилось, что хвостов мне надлежало выловить пятнадцать: четырнадцать по числу людей в гарнизоне, да и мою хозяйку не забыть. Чтобы не просто изладить ведро ухи по всем правилам, с головешкой и рюмкой водки, а каждому б досталось еще и по вареной рыбине.
Ага, такой гарнизон. Двенадцать нас, самоходчиков, и один из автобусов медсанбата с санинструктором Людой и шофером Фомичом. И заявились мы сюда отнюдь не по военной надобности – о чем знали только командиры взводов. Собрал нас на секретный инструктаж замполит и, сказавши о неразглашении, объяснил причину. Не было никакой военной необходимости дробить батальон на взводы и рассыпать их по деревням. А вот политическая была, и весомая, так что замполит это наверняка не сам придумал, и не комбата осенило – выполняли директиву сверху. Знаю я, как такие кампании оформляются, не первый год воюю и офицерские погоны ношу…