Паша Верзилин объявился у меня в комнате минуты через полторы, исправно вытянулся по стойке смирно, доложил, что по моему приказанию прибыл, и исправно ждал распоряжений, которые, он не сомневался, последуют. Я какое-то время задумчиво смотрел на него. За эти полгода претензий к нему не было ни малейших: исправный солдат, не трус, исполнительный и расторопный. Одна только слабость у него была (как, впрочем, у многих): «красивые памятки». Любил при случае сунуть в карман что-нибудь красивое и небольшое. А потому подозрения на его счет зародились у меня моментально, как только я узнал, что с картин исчезли «печати». Были еще связисты, протянувшие ко мне в комнату полевой телефон, но тут уж Паша сам за ними присматривал, да и времени у них не было отвлекаться на вдумчивое разглядывание окружающего. А вот у Паши как раз было…

– Ну, проходи, сокол ясный, – сказал я, вставая из-за стола ему навстречу. – Давай-ка прогуляемся, совсем недалеко…

Взял его за локоток, как девушку на танцах, и напористо, не давая опомниться, повел прямиком к той портьере, за которой был пейзаж, а теперь – самая доподлинная реальность. Он и удивиться не успел, покорно шел. Правой рукой я с треском отдернул портьеру – как раз, чтобы человеку пройти, – а левой, крепко ухватив за ворот гимнастерки, наладил туда головой вперед.

Он не упал, равновесие удержал, но пробежал шага три, нелепо взмахивая руками, пока не утвердился на ногах. Я вошел следом, ухмыльнулся и сказал:

– Знакомые места, Паша?

Он оглядывался ошарашенно – пронизанное солнцем редколесье, тихий шелест листьев, дорога, неподалеку охотничий домик Эржи с островерхой крышей. И ни одного человека, кроме нас. И тишина.

– Как же так, товарищ капитан? – прямо-таки пролепетал он. – Это ж была картина… А теперь все настоящее… Вон, белка на ветке виртуозит, сразу видно, непуганая… – Он даже притопнул, потрогал ствол ближайшего дерева. – И земля настоящая, и дерево…

– Цирковой номер два, – сказал я. – Ни ловкости рук, ни мошенства…

Снова взял его за локоть и потащил в комнату. Он едва ноги переставлял, стал как тряпочный. Подведя его ко второй портьере, я спросил:

– А что на этой картине, помнишь?

– Девушка, красивущая… Одета по-старинному, как в кино…

– Ну, и где она? – спросил я, отдергивая портьеру до половины.

Выражение его конопатого липа описать было невозможно. Какой-нибудь великий писатель, может, и сподобился бы, но куда уж мне…

– Куда ж она девалась, товарищ капитан? – прошептал он.

– Погулять ушла, – сказал я. – Попробуй-ка простоять на одном месте двести лет, надоест…

– Шутите?

– Только у меня сейчас и охоты с тобой шутить, – сказал я. Показал большим пальцем за спину, где часть портьеры все еще была отдернута и прекрасно было видно, что Эржи на портрете нет, так что это уже, собственно, и не портрет вовсе. – Это что, шутка? – показал на отдернутую портьеру, за которой виднелись ярко освещенные солнцем деревья. – И это шутка? Или ты сам там не был, пусть всего-то пару шагов прошел?

– Да уж, на шутку никак не похоже, – растерянно покрутил он головой. – Товарищ капитан… А где ж тогда она?