— Зачем? – вот и прозвучал главный вопрос.

— Он один из тех, кто принимал участие в уничтожении моей семьи – коротко и четко ответил Нортис, неподвижно стоя у дверей и не обращая внимания на снующих у ног крыс.

— Брат Джорджи? – пораженно ахнул кладовщик, его удивление передалось даже через сталь – Господи! Святой ведь человек…

— В нашем городе нет ничего святого, Михаэль – произнес киборг – И никогда не было. Ты впустишь меня? Я давно не ел, мне нужна помощь.

Молчание по ту стороны двери тянулось так долго, что Нортис уже начал прикидывать обратный путь, размышляя, где есть шанс раздобыть хотя бы кусок водорослевого брикета. Тело надо срочно подпитать. Что сказать старому испуганному человеку, как его убедить?

Ничего добавлять не пришлось. Щелкнул замок, заскрежетал запор, крысы настороженно вскинули перепачканные кровью мордочки. Врезанная в ворота дверь открылась. Держащийся за дверь кладовщик посмотрел на труп, перевел взгляд на Вертинского.

— Его я не пустил. Его бросили свои же, когда пошли грабить и убивать. Он приполз сюда и начал плакать про свою несчастную жизнь, про мать-проститутку, посмевшую погибнуть от ножа собственного сутенера, про плохого отца выгнавшего его в день восемнадцатилетия, юного мальчишку в суровый холодный мир. Про то как ему пришлось побираться и отдавать свое молодое тело за тарелку еды, повторяя судьбу своей матери. Как он заболел и ослаб… он долго плакал под дверью, голос становился все тише. Я его не пустил.

— Почему?

— А к чему пускать бесполезный кусок дерьма, только и умеющий ныть? Тебя впущу.

— Почему?

— Говорю же – я смотрел новости. И десять лет назад и сегодня. И старые репортажи тоже – ты звезда, Нортис, о тебе снова вспомнили. Я бы не впустил тебя. Ты убийца. Даже если не тронешь меня, если прознают что ты был здесь, а я не сообщил – меня лишат работы и умру от голода, а крысы сожрут мое тело. Вот и все похороны. Но приполз вот он – Михаэль ткнул пальцем в труп – И все ныл про то, какая у него скверная мать, что посмела подохнуть и перестала приносить в дом еду, отчего отец алкаш выгнал его из безопасности на улицу. Твоя мать тоже погибла, Нортис. Но в отличии от этого куска дерьма, ты о своей матери скорбишь. Об этом говорят твои дела. Заходи – старик посторонился, открывая проход – И АКДУ заводи с платформой. Протиснутся.

— Спасибо, Михаэль.

— Голоден?

— Очень.

— Вижу, как исхудал. У меня есть кое-что из еды. И лекарств.

— Я отплачу. Верну все до кредита.

— Сочтемся. И не бойся – я никому не сообщу. Да тебя сейчас и не ищет никто. Сам видишь, что творится в секторе. Мать их! Натворили дел!

Михаэль запер дверь, оставляя труп нытика наедине с крысами. Неуклюжей походкой зашаркал к своему закутку, поглядывая на ноги Вертинского.

— Хорошие ноги отрастил.

— Артианитовые протезы. Я снова хожу.

— Поздравляю. Отрастил не только ноги, но и клыки.

— Что с рукой? – Вертинский смотрел на перевязанную руку Михаэля, уже догадываясь, что никакой травмы нет – Скрываешь тату?

— Ее самую. Слышал недавно вопли трансляции, вакуум в глотку этому крикуну! Убивайте «нулей»! Кромсайте «нулей»! А если ты раньше уже был «нулем», но тебе сейчас под шестьдесят и ты еле ходишь? Все в молодости ошибаются! – сверкнул глазами старик и снова сгорбился.