– Ты ведь понимаешь, – прошептал он Клео, стоящей рядом с видом кошки, объевшейся сметаны, – что будет непросто.

– Да. Мне мама уже рассказала. И дядя из Бельгии приезжал, отговаривал. Говорил, что августейшие дома просто не примут меня.

– Боишься? – поинтересовался Император, глядя с любопытством на эту девушку. Он был заметно старше ее, особенно по психологическому возрасту. Из-за чего испытывал определенную неловкость. Вот она стоит, совсем юная, пятнадцати лет от роду. Юная девушка, которой пока рано замуж. Но уже через три года ему придется с ней детей рожать. И эта мысль не очень помещалась в его голове. Он вообще был смущен, шокирован и раздавлен ситуацией. И ладно бы пошутили да разошлись. Нет. Эти безумные французы догадались согласиться на его, казалось бы, невыполнимые условия. Ведь в Гвиане было золото, пусть и крайне труднодоступное. В Новой Каледонии ценные никелевые, хромовые и кобальтовые руды, пусть и ценность которых пока не осознали. А Джибути было воротами в Эфиопию, пусть и никому даром не нужную[14]. Ну, кроме Италии. Но даже итальянцам хотелось занять Абиссинию не для дела, а для престижа. Так или иначе он не верил, что парламент примет его условия. А он взял, дурачок, и принял. И что ему теперь со всем этим делать?

– Нет, – загадочно улыбнувшись, ответила Клеопатра.

– Тщеславие, без сомнения, мой самый любимый из грехов… – вернув улыбку, ответил Император, полный, впрочем, массы противоречивых чувств и тревожных ожиданий.

Возвращение в Россию было шокирующим. Для всех.

Клеопатра, конечно же, поехала с ним. Оставлять девушку во Франции Николай Александрович не собирался, будучи абсолютно уверенный в том, что ее убьют. А уж что-что, а в этом клубке проблем она была никак не виновата. И ее смерть – последнее, чего он хотел в этой жизни.

А вокруг назревал грандиозный скандал. Августейшие фамилии всей Европы встали на дыбы, стремясь выразить свое «фи». От аристократов помельче тоже шел поток недоумения. Особенно в контексте летнего флешмоба по заключению союза с туземными правителями. Дома же его ждала мама и близкие родственники, также не понявшие эту выходку.

– Сынок, ты что, не понимаешь? – не унималась вдовствующая Императрица.

– Мама, это ты не понимаешь. Я – Император. Я это сделал, потому что могу. Ни король Дании, ни королева Великобритании, ни кайзер Германии не могут, а я – МОГУ. Потому что я ИМПЕРАТОР.

– Но…

– Здесь нет никаких «но». Император – превыше всех дрязг и предрассудков. Не забывайся, мама. Мой древний предок Петр Алексеевич взял себе в жены шлюху, с которой до того забавлялись многие. И короновал ее. И она правила после его смерти. А почему? Потому что ИМПЕРАТОР может то, что неподвластно другим. Quod licet Jovi, non licet bovi![15] – назидательно произнес Николай Александрович, подняв указательный палец.

– А девушка? – после долгой паузы спросила вдовствующая Императрица. – Зачем ты с ней так? Я понимаю, что случилось в Париже, и прекрасно отдаю себе отчет в том, что она тут ни при чем. Но ей-то как теперь жить?