– Это ты кого порубать собрался, коронный преступник? – я зло ощерился, выхватил клинок, и крутанул, разминая кисть.
– Это почему я коронный преступник? – исказил гримасой лицо дворянин.
– Вояки, как ты выразился, состоят на службе Её императорского величества. А ты вояку «вонючим» обозвал, нанеся оскорбление не просто солдату, а служащему. В его лице и всему трону. Пункт пятый Уложения о королевской службе говорит о том, что служащие представляют императрицу и Лесанийский трон, а также пользуются императорской защитой. А пункт восьмой Свода законов говорит о том, что оскорбление императорской власти карается каторгой либо смертной казнью.
Во время моего импровизированного спича лицо третьего дворянина удивительным образом менялось. Вначале на нём появилось изумление. Потом растерянность. После страх. А в итоге даже какая-то жалкость. Он оглянулся на своих друзей, будто поддержки искал, но те вдруг старательно стали отворачиваться, делая вид, что их это вовсе и не касается. Даже упавший в пыль гражданин вдруг убрал руку с клинка и принялся старательно отряхивать извалявшиеся в пыли сюртук и штаны.
– Я-а-а-а, э-э-э-э-э, – заблеял дворянин.
Стражники, которые уже открыли ворота, всё это время с глубоким интересом наблюдали за нашей перепалкой, а в конце моей речи подобрались, упёрли в землю щиты и недобро глянули на растерявшегося дворянина. Ещё бы. Такие же вояки-служивые, кого тот только что оскорбить пытался. И вдруг выясняется, что он может в мгновение ока коронным преступником оказаться.
– Сударь, – вдруг подал голос четвёртый дворянин, с немного бледным лицом и кудрявыми чёрными локонами, – Вы неправильно истолковали слова моего друга. Он вовсе не имел в виду солдат королевской службы. Потому ваше обвинение, уверен, продиктованное лишь желанием защитить честь короны, немного поспешно.
– Если это так, – коротко кивнул я вновь заговорившему, – То обвинения в коронном преступлении отпадают. Но тогда остаётся не менее важный вопрос.
– Какой же? – по губам четвёртого дворянина скользнула хитрая усмешка, и я понял, что его ситуация крайне забавляет. Впрочем, кудрявый этого не показывал.
– Вашим другом было высказано намерение порубить меня на куски. А тут уже действует Эдикт о вероломном нападении на лиц благородного происхождения. И не важно, что нападавшие тоже дворяне. Вы прекрасно знаете, что этот весьма нужный закон распространяется на всех без исключения, – я тоже усмехнулся, и чуть пошевелил плечом.
– Неужели вы, сударь, будете жаловаться на другого дворянина за необдуманные слова? – будто в порыве удивления спросил кудрявый.
– Конечно, нет, – я чуть спружинил ноги, – Но вот потребовать сатисфакции я вправе. Потому жду и от второго вашего приятеля условия.
Кудрявый, продолжая иронично улыбаться, повернулся к дворянину, обозвавшему меня вонючим воякой, и спросил:
– Эжен, ты готов бросить вызов этому шевалье? В том, что незнакомец дворянин – у меня лично нет никакого сомнения.
– А чем он докажет? – пыл у красномордого как убавился после моей речи, так больше и не проявлялся ничем. Потому голос его был уже не столько заносчивым, сколько дрожащим. И надо полагать, что вовсе не от ярости, – Я всё-таки барон, и скрестить клинки с кем попало – не могу! Родня не простит урона для чести нашего рода!