Динка опять собиралась возмутиться, что кто-то лезет в ее личную жизнь. Потом вспомнила, что у нее жизнь рухнула и потеряла смысл.

А потом посмотрела на искрящийся снег, на расчищенную площадку, на лопату…

«Наверное, во всем этом можно найти глубокий смысл, — подумала она, продолжая копать. — Я откапываю свое прошлое. Или закапываю свое будущее».

Динка махала лопатой и любовалась искрящимися салютами.

А мама дома тонула в своих воспоминаниях.

Мы год не разговаривали. Вообще.

Я даже привыкла жить без него. Привыкла, что в классе есть человек, которого нет. Пустое место. Он не хамил, не грубил и не задирал меня. Я для него не существовала.

Он не смотрел в мою сторону, когда я отвечала у доски. Аккуратно проходил мимо, если не мог обойти. Если мы стояли вместе на остановке, то стояли как незнакомые люди. Если мы куда-то шли классом, то он никогда не шел, если шла я. И я старалась не ходить туда, где могла его встретить.

Самое интересное, что в глубине души, я знала, что он меня любит. Может быть, это знание и помогало мне выживать?

Я училась, ходила на какие-то тренировки, встречалась с подругами, смеялась, плакала, удивлялась. Я жила. Но жила с льдинкой внутри себя.

А весной, в конце девятого класса, мы шли из школы огромной толпой, и тут он повернулся ко мне и говорит… «Конфету хочешь?».

Я онемела. Конфету взяла молча, за щеку ее засунула и стою как дура. Рядом крайне неромантичная мусорка, в глаза бьет первое весеннее солнце, мы топчемся около моего подъезда. Уйти страшно: вдруг он больше со мной не заговорит? А льдинка внутри оттаивает и все норовит вылиться слезами, а плакать нельзя. И совершенно мне не помогало то, что я точно знала, что люблю его. И то, что я знала, что он меня любит, мне не помогало…

Тёмка быстро отказался от идеи срезать углы по дворам — там пришлось бы рыть туннели. Идти пришлось вдоль улиц. Сначала это был большой проспект. Ну то есть как проспект… Из четырех полос в каждую сторону более-менее расчищенной оказалась одна. По ней двигались редкие внедорожники. Однажды по противоположной стороне проехал автобус, который перемещался очень смешно: на остановке тормозил, из него выходили люди (почти все) и начинали его толкать. Как только он трогался с места, пассажиры — кроме тех, кому нужно было выходить именно тут — торопливо набивались внутрь. Двери закрывались, и автобус ехал до следующей остановки.

Но с проспекта Тёмка быстро свернул. Ему не понравилось. В сугробе, который раньше был тротуаром, народ вытоптал тропинку шириной ровно в одного человека. Приходилось идти в колонне, выдерживая общий темп, который Тёмке показался недостаточным.

Он свернул на боковую улочку, и уж тут тротуара не было от слова «нигде». Впрочем, проезжая часть оказалась на удивление пуста. Тёмка сообразил, что улица продувная, снег отсюда просто выдуло. Зато обнажился голый лед, на котором буксовал приземистый минивэн. Его враскачку пытались вытолкать четверо мужиков, но пока без особого успеха. Тёмка надвинул шапку поглубже и спрятал лицо в шарф — не хватало, чтобы его позвали на помощь. До дома Жуковой оставалось всего пару кварталов.