«Нет, их палачом я не буду тоже», – покачал он мысленно головой, поднимая взгляд от дороги, мощенной снежно-белыми искрящимися плитами, к узкой вертикальной щели между двумя обелисками, где как раз в это мгновение вспыхнул наконец первый – кроваво-красный – луч встающего над горами солнца.

Ни то, ни другое… Тогда что? Но разве обязательно совершать такой выбор? Разве ойкумена не единая и единственная обитель для тех и других?

Жизнь непростая штука, и вряд ли Карлу – даже если суждено ему отсюда вернуться – когда-нибудь удастся примирить два этих племени, однако…

«Стоит попытаться, не правда ли? – усмехнулся он, ощущая могучий зов встающего прямо перед ним светила. – Ведь во Флоре люди и иные худо-бедно, но уживаются уже добрых триста лет…»

Пространство между обелисками, еще мгновение назад сиявшее прозрачной, незамутненной голубизной раннего утра, нестерпимо запылало расплавленным червонным золотом солнечного огня. Карлу показалось, что лица коснулся испепеляющий жар разгневанного его упорством светила.

«Ну же, Карл!» – по-прежнему звала «последняя дорога».

«Выбор!» – вторили две богини, оспаривавшие право властвовать над ойкуменой.

«Иди!» – требовали почерневшие, «обуглившиеся», в смертельном сиянии солнца обелиски.

«Я жду!» – властно заявлял о праве повелевать всем живым раскаленный светильник богов.

– Нет! – покачал головой Карл и, преодолевая наваждение, медленно повернулся спиной к ожидавшей его целое тысячелетие дороге. – Нет!

Он сделал шаг и второй, чувствуя, как стремительно сгущается перед ним воздух, и еще один шаг, и в этот момент разгневанные его решением богини нанесли Карлу последний удар. Сжало сердце, и пресеклось дыхание, так что даже стон не смог сорваться с его враз пересохших губ.

«Последняя дорога. Последняя…» – Карл упал на колени, уже понимая, что если не обернется, то просто умрет.

«Умру… смерть…» – Но воля бойца сильнее смерти, и душа художника не разменная монета в игре.

«Последняя…» – он не обернулся. Глаза застлала кровавая пелена, и остро отточенные иглы нестерпимой боли с мстительной медлительностью вошли в виски.

«Боги!»

Жестокая боль заставила его отшатнуться, но спасения не было. Карл упал навзничь, не распрямив согнутые в коленях ноги и даже не почувствовав удара спиной о каменные плиты. Тело его агонизировало. Он умирал, но последнее желание идущего на смерть священно.

«Де-бо…»

Последнее желание… последняя дорога, которую так и не прошел до конца. Потому что не захотел.

Его мозг был объят пламенем неимоверного страдания. Легкие силились и не могли достать из сомкнувшегося вокруг пекла хотя бы ничтожный глоток воздуха. Но это уже было невозможно. Сердце Карла перестало биться, сделав свой последний прощальный удар мгновение назад. Однако в этом умирающем – или уже мертвом – теле все еще жила стойкая, как сталь, и нежная, как беличья кисть, душа Бойца и Художника. И пока она жила, даже смерть была не властна над бренным телом человека, сто лет шедшего к этому дню, к этому часу, к этому – самому последнему – своему мгновению.

«Дебора!» – Самое главное не желало исчезать даже под испепеляющим дыханием смертельного огня, потому что там, где властвует Хозяйка пределов, нет места любви, но и власти ее над любовью нет тоже.