Залешанин удивился:

— А раньше было не опасно?

— Так то с тобой, — сказал Задерикозехвост льстиво. — С тобой ничего не страшно.

Залешанин промолчал. Атаман должен быть всегда довольным и уверенным. Никто не должен знать, какие черви точат душу, какие страхи хватают по ночам за горло. Сказано же, поддайся страху — он и семью приведет.

— Наливай, — велел он. — Моего кошеля хватило бы на десяток бочек, а ты два кувшина принес!

Весь день гуляли, плясали, а вечером он лежал у костра, слушал могучий рев дюжины разбойничьих глоток. Охрипшими голосами пели его любимую «Ой, при лужку, при лужке…». Когда за спиной Залешанина послышались легкие шаги, он уловил аромат лесных трав, сердце трепыхнулось, узнавая Златовласку. Она, единственная из ватаги, всегда держала себя в чистоте, каждый день плескалась в ручье. Честно говоря, Залешанин сам мылся только перед вылазкой на разбой в город…

Она села рядом, легкая и нежная, и не было в ней следа от снежного барса, которого она напоминала в схватках. Золотые волосы полураспущены, только у плеч перехвачены широкой заколкой, дальше падают шелковым водопадом до поясницы. Юбочка коротковата, Златовласка уверяла, что в такой бегать быстрее, как и драться, руки голые до плеч, глубокий вырез, глаза блещут загадочно, пухлые губы полураскрылись. У нее оставался вид невинного ребенка, хотя Залешанин видывал этого ребенка в бою, когда бывалые дружинники вдвоем-втроем пятились под градом ее молниеносных ударов.

— Ты уже не здесь, — сказала она тихо.

Он вздрогнул, посмотрел непонимающе в ее юное лицо с большими внимательными глазами:

— А где же?

— Не знаю. Тело твое здесь, а душа уже на коне, взбирается на высокие стены… Все еще там, ты и Березка?..

Он чуть улыбнулся:

— Не угадала.

— Странно, — сказала она, всмотревшись в его лицо, — не врешь… У тебя глаза становились такими, когда о ней думал… Странно… Ты о ней не думаешь, но мне теперь чудится, что лучше бы думал. А то от тебя веет чем-то… Не знаю даже. То ли могильным холодом, то ли чем-то еще страшнее… Залешанин, что ты задумал?

Он покосился на гуляк, песня становилась громче, уже охрипли, но орут прилежно, ибо сегодня живут, а завтра кто знает, так что надо петь и веселиться, пока живы.

— Тебе одной скажу… сейчас. Утром узнают все. Я покидаю вас.

Она не вскрикнула, он только услышал короткий вздох, словно ее ударили под ложечку. После долгой паузы ее ломающийся голос произнес:

— Можешь сказать куда?

— Не могу.

— Понятно… Надоело грабить своих, хочешь порезвиться в чистом поле, где поединщики рыщут в поисках, с кем бы подраться, где иудеи караваны ведут из дальних стран…

Он наклонил голову, чтобы она не видела его глаз:

— Точно.

Она подбоченилась, засмеялась вызывающе:

— Залешанин! Тебе без меня не обойтись.

— Почему? — удивился он. — Чем ты так уж хороша?

Она томно изогнулась, показывая крутой изгиб бедра, чмокнула губами. Глаза ее смеялись.

— Разве не видно?

Залешанин разочарованно отмахнулся:

— Ну, я думал что-то особое… А этого в любом постоялом дворе навалом.

Ее глаза хищно сузились.

— Ох, Залешанин… Не понимаешь своего счастья. Как же без меня? Герой всегда шел на подвиги с женщиной за спиной. Чтоб, значит, смотрела, визжала и восторгалась. Или рядом, ежели такая, как я. Но без нас никак нельзя!