Разбойник молчал, челюсти его двигались все медленнее. Пальцы блестели от жира, но забыл облизываться и вытирать о скатерть. В палате повисло тяжелое молчание. Когда он поднял глаза, Владимир понял, что разбойник мог заподозрить, что за похищением щита стоит нечто большее, чем попытка увеличить дань с Царьграда.

— Щит, — сказал разбойник медленно, он полузакрыл глаза. — Щит на городских вратах… А те наверняка повыше, чем Ляшские или Жидовские… И охрана там не спит, как твои вои, что в соплях путаются, левую руку от правой ноги не отличают. Но все же мне только веревку покрепче да ночку безлунную — и щит у меня! Если только не пропью по дороге, не обменяю на глиняную свистульку…

Владимир сказал напряженно:

— Щит привези. Он в самом деле даст победу. Стоит показать нашей дружине, сразу во львов обратятся!

Разбойник прищурился:

— Похоже, княже, ты сам не больно-то веришь в силу щита?

— Верю или не верю, — сказал Владимир зло, — а князь должен извлекать выгоду из любой вещи. Если перевезти щит от греков к нам, то их это ослабит, а нас усилит. Неважно, волшебный или нет. Ясно?

— Ясно…

— А в чем твой страх?

— Страха тоже пока нет. Но ежели греки верят в силу щита, то охраняют, видать, как зеницу ока?

Владимир отмахнулся:

— Если и охраняли первые годы, то сейчас забыли, зачем вообще охрана. Сколько лет минуло! Мой дед еще под стол ходил…

— Под столом?

Владимир брезгливо отмахнулся:

— И под стол тоже. Я бы послал своих богатырей, но слишком уж на силушку уповают. Не разумеют, что Царьград — это не местные села. Туда съехались богатыри со всего света, нашим дурням сразу рога обломают! А мне не подвиги их дурные нужны. Мне щит нужен!

Не сдержавшись, с грохотом опустил на стол кулак. Залешанин осторожно отнял кубок от губ. Кулак князя с детскую голову, но весь увитый толстыми жилами, сухой, мяса на нем не больше, чем на умершем с голода таракане. И вся рука перевита выпуклыми мышцами, сухожилиями, рука воина, привыкшая к тяжелому мечу. А дальше могучее предплечье, круглое, как валун, плечо, широкая грудь, шея как ствол молодого дуба, суровое лицо с пронизывающими глазами.

Глядя в эти глаза, Залешанин внезапно понял, что сам Владимир с легкостью добыл бы щит, не погнушавшись, как мартовский кот, ночью залезть на городские врата Царьграда, переоделся бы и старухой, и нищим, чего не стали бы делать гордые богатыри из его дружины…

— Я сделаю, — сказал он торопливо. И опустил глаза, ибо увидел в князе нечто близкое, а это опасно, всяк властелин держит себя сурово и загадочно, не позволит, чтобы узрели в нем такого же человека. — Вели дать коня и злата, если торопишься… Если нет, то сам добуду и коня, и все, что понадобится.

Владимир буркнул:

— Ты получишь все. Но… за городом. Там в роще тебя будет ждать конь. Хороший конь, не крестьянская лошадка. Под седлом переметная сума, твою палицу приторочат тоже… Ты в самом деле ее поднимаешь аль только бахвалишься? В седле зашито золото, горсть каменьев. А отсюда сбежишь, понял? Никто не должен знать, что я послал тебя в Царьград. Понял?

— Понял, — сказал Залешанин осторожно, хотя мысли в голове метались, сшибая одна другую с ног. — Я понял, что ничего не понял…