И впрямь возле столика, на который указал метрдотель, по непонятной причине сбились посетители «Яра». Неслись дикий хохот и крики:

— Вот так! Поглубже ему, поглубже!..

Соколов поднял бровь:

— Что за веселье?

Фока Спиридонович выпятил нижнюю губу:

— Не извольте обращать внимания! Григорий Ефимович, как им положено, выпили и уже в кураже. Сначала публику веселили: привязали на верёвочку копчёного угря-с и — хи-хи! — в аквариум его опускали, а после того на чужие столы клали. А ещё по всей зале, как животное, по полу возили-с. Обычное явление! Публика ненужное любопытство проявляет, толпится. Нынче ресторану опять-с без протокола не обойтись.

Толпа вновь зашлась гомерическим хохотом, кто-то озорно свистнул.

Соколов раздвинул любопытных.

В середине стола в дорогом костюме «от Жака» сидел с прямой спиной Горький. Он саркастически смотрел на Распутина и важно мусолил длинными сильными пальцами папиросу.

Рядом с Горьким расположился полноватый господин лет сорока пяти, в золотом пенсне и в сильно лоснящемся от давнего употребления фраке — писатель Стёпа Петров, известный читающей публике как Скиталец, якобы большой друг Алексея Максимовича. На коленях Скиталец держал гусли звончатые, струны которых с самым раздумчивым видом пощипывал.

По правую руку от интендантского полковника, закинув ногу за ногу, откинулась на резную спинку кресла молодая, полная жгучей красоты брюнетка. Она курила папиросу и с презрительной улыбкой взирала на разыгрывавшийся спектакль.

Соколов подумал: «Прав Иван Бунин: блондинки красивее брюнеток, но брюнетки возбуждают сильнее».

Душою захватывающего дух зрелища был Распутин. Высоченного роста, облачённый в расшитую шёлковую рубаху розового цвета, в мягких козловых сапогах, он, похохатывая, возился с интендантским полковником.

— Вот тут водяной гадюке самое место! — Распутин старательно пытался засунуть полковнику за пазуху форменного мундира жирного угря, приговаривая: — Будешь у меня знать, будешь знать!

Полковник, коренастый, с большой розовой плешью, истерично хохотал, извивался всем телом, отмахивался и вообще стремление старца пытался свести к шутке:

— Григорий Ефимович, а угорь не кусается? Ну, будет, право…

— А зачем припёрся без спроса?

Брюнетка низким голосом, какой всегда бывает у давно курящих женщин, стала увещевать:

— Святой отец, прошу вас, оставьте Отто Ивановича… Поиграли, и хватит! Публика собралась, стыдно…

Невысокого роста вертлявый человечек с подбритыми в ниточку усиками, чем-то неуловимо похожий на какую-то букашку, угодливо хихикая, норовил за руки удержать полковника. Соколов узнал в человечке московского корреспондента «Петроградских новостей» Николая Соедова, мелкого шулера и страстного почитателя Распутина. Тут же суетился Судаков — содержатель «Яра». Он увещевал любопытных:

— Уважаемые, к вам этот разговор никакого отношения не имеет. Пройдите к своим столикам!

Брюнетка заговорила просящим тоном:

— Григорий Ефимович, давайте всей компанией в кабинете уединимся!

Не выпуская из рук угря и полковника, Распутин малость перевёл дыхание: