— Я не очень уверена, что он простолюдин, — с беспокойством заметила Милдред.

— Ты тоже обратила внимание на его высокомерие?

— Он заявил, что, когда его схватили, с ним был оруженосец, которого убили.

— Боже милосердный, еще одна причина, чтобы он презирал меня, — вздохнула Ровена. — Значит, он был незаконнорожденным рыцарем. Ты думаешь, он признается кому-либо в том, что с ним здесь делали?

— Нет, никогда, — ответила Милдред без тени сомнения.

— Тогда нам нечего беспокоиться, что он начнет распространять слухи… если будет ребенок. Но будет ребенок или его не будет, я скажу Гилберту, что он будет. Тогда он отправится сражаться с этим злосчастным Фалкхерстом — и пусть они уничтожат друг друга. А как только он уедет отсюда, мы сбежим. У меня еще остались мои наряды, они стоят почти целое состояние, и здесь, в городе, мы сможем получить за них хорошие деньги. Мы наймем своих собственных людей, возьмем мою мать из замка Амбрей, пока Гилберт будет занят в Турезе, и отправимся во Францию, ко двору короля Генри.

— Лорду Гилберту будет неприятно потерять Киркборо, да еще и вас.

— Думаешь, меня это трогает? — сердито ответила Ровена. — После всего, что он сделал, я желаю ему, чтобы он никогда больше не испытывал радости, — продолжила она с горечью.

Позднее, в этот же день, пожелание Ровены, кажется, в какой-то степени исполнилось. Гилберт вскоре вернулся из города. Там он нашел лишь троих, которых, по его мнению, стоило нанимать, и еще четверых, которых можно было обучить. Не успел он вернуться, как пришла депеша, вызвавшая в нем приступ ярости. Ровене, которая сидела за шитьем у камина, доставило удовольствие наблюдать все это.

Ей было дозволено спускаться в Большой зал ежедневно на несколько часов, чтобы люди привыкали к ней, и чтобы она могла заверить любого, кто поинтересуется здоровьем лорда Гудвина, что он поправляется, но все еще не настолько здоров, чтобы покинуть свою спальню. Гилберт считал, что это необходимо, так же как и необходимо то, чтобы все думали, что Лайонз не настолько серьезно болен, чтобы не смочь выполнить своих супружеских обязанностей по отношению к молодой жене. Когда настанет нужный момент, Гилберт просто сообщит, что лорд, вновь серьезно заболев, умер.

И вот теперь Ровена наблюдала, как ее сводный брат багровел от гнева, как он изрыгал проклятия, разогнав из зала почти всех слуг. Сначала она подумала, что он каким-то образом обнаружил, что пленник сбежал. Но такое могло произойти, если только этот человек самым глупым образом позволил себя поймать, ибо Гилберт не поднимался наверх с той ночи, как все это началось.

Однако стоило ему заметить в зале Ровену, как гнев его понемногу стих. Он смотрел на нее задумчиво… возможно, слишком задумчиво; казалось, он весь был поглощен своими мыслями… и подсчетами. Она затаила дыхание, когда он приблизился к ней, вдруг ужасно испугавшись, что ее опять собираются принудить к какому-то новому злодеянию. Но когда она услышала, что он ей сказал, она чуть не рассмеялась. И рассмеялась бы, если бы не подумала, что он может ударить ее за это.