Окон в камере не было, но Бэзил знал, что сейчас раннее утро: заключенным разносили еду. Он слышал, как гремели лотки в других камерах, принимая подносы с яйцами, беконом и печеньем. Иногда вместо яиц была глазунья. Лежа на своем пожаробезопасном матрасе под столь же безопасным одеялом, он вдохнул запах еды и, вскипев от негодования, вспомнил о своей корреспонденции. Он вытрясет ее из них! Раздались шаги, и в затянутом сеткой окошке появилось толстое черное лицо дядюшки Римуса.
Такое прозвище дал охраннику Бэзил. И по этой причине он больше не получает корреспонденцию. Уже целый месяц.
— Отдайте мне мои письма! — потребовал Бэзил. — Получать почту — мое конституционное право.
— А с чего ты взял, что кто-то вздумает писать такой заднице, как ты? — последовал немедленный ответ из-за сетки.
Со своего места Бэзил видел только смутные очертания лица и блестящие глаза, смотрящие на него в упор. Бэзил отлично знал, что надо сделать с глазами, чтобы они не блестели и не смотрели, куда им не положено, но в этой конуре ему не развернуться. От ярости и бессилия у него свело челюсти.
— Я знаю, что письма для меня есть, — упорствовал Бэзил. — И я хочу их получить.
Лицо исчезло. В камеру вдвинули лоток. Встав с койки, Бэзил забрал поднос с едой, лоток с грохотом отъехал за толстую стальную дверь.
— Надеюсь, никто не плюет в твои яйца, — послышалось из-за сетки. — Приятного аппетита!
Дощатый пол холодил босые ступни. Когда Люси вернулась в спальню, Стиви все еще спала. Поставив чашки с кофе на тумбочку, Люси сунула руку под матрас, чтобы забрать оттуда обойму. Конечно, вчера ночью она вела себя безрассудно, но не настолько, чтобы оставить на виду заряженный пистолет, когда в доме есть посторонний.
— Стиви? — окликнула она спящую. — Давай, просыпайся. Эй!
Стиви открыла глаза.
— Круто, — зевнув, сказала она, наблюдая, как Люси заряжает пистолет.
— Мне пора, — заявила Люси, подавая ей кофе.
Стиви посмотрела на пистолет.
— Ты, должно быть, здорово мне доверяешь, если вчера оставила эту штуку на тумбочке.
— А почему я должна не доверять тебе?
— Думаю, вам, юристам, есть чего опасаться. Вы стольким людям испортили жизнь! В наши дни ни в ком нельзя быть уверенным. — Стиви потянулась.
Вчера Люси сказал ей, что она адвокат и работает в Бостоне. Наверное, эту Стиви нередко обманывали.
— Как ты догадалась, что я пью только черный?
— Я не догадалась. Просто в доме нет ни молока, ни сахара. Мне действительно надо идти.
— Останься. Не пожалеешь. Мы ведь вчера не совсем закончили. Я так напилась, что даже не смогла тебя раздеть. Первый раз со мной такое.
— Похоже, у тебя вчера многое было в первый раз.
— Ты ведь так и не сняла одежду, — еще раз напомнила Стиви, отпивая кофе. — Впервые такое вижу.
— Но тебя это не слишком волновало.
— Значит, волновало, если я об этом помню. Еще не поздно все исправить.
Стиви приподнялась и села, подложив под спину подушки. Одеяло соскользнуло вниз, обнажив ее грудь с твердыми от холода сосками. Стиви явно сознавала свою красоту и знала, как ею распорядиться. У Люси не возникало сомнений, что случившееся ночью — далеко не первое подобное приключение ее новой знакомой.