— Тарас обещал выставить охрану. Как вернёмся, осмотрю всё.

— Штабу доложился?

— Нет, — помотал головой лейтенант, будто нашкодивший пацан.

— Что так?

— Вряд ли они одобрят нашу подработку.

— Они не одобрят, а ты?

— Ну, с одной стороны, потеряем день, и это плохо. С другой — десять золотых. Покажется странным, но у меня никогда не было личных денег.

— Бедолага, — не кривя душой, посочувствовал я Павлову.

— Мы же на полном обеспечении. Еда, обмундирование, амуниция, крыша над головой — всё казённое. Но...

— Хочется своего.

— Да. Раньше я о подобном не думал, меня всё устраивало. Легион — моя семья.

— Глотнул свободы, и понравилось? Осторожно, лейтенант, свобода коварна.

— Но ты ведь никогда от неё не откажешься. Верно?

— Я родился с этим, а ты только сейчас вкусил.

— Мы оба знаем, что это не так.

— Поясни.

— Брось. Ты неспроста интересовался первыми образцами там, у Муромских ворот. Я не тупой, Кол, просто сдержанный, — добавил он с улыбкой.

— Ладно, продолжай.

— Нам всегда говорили, что мы — части единого целого, сильного и несокрушимого, а по отдельности у нас нет шансов. Но вот я вижу тебя, и задаюсь вопросом: «А правда ли?». Ты рос сам по себе, выжил, и продолжаешь оставаться одиночкой, успешным одиночкой. Это не даёт мне покоя. Ведь мы похожи.

— Мы совсем не похожи.

— Почему?

Рука сама выхватила кинжал.

— Вот почему.

Скрипнула щетина лейтенанта под острием моего клинка.

— Уверен?

Что-то легонько кольнуло меня в область печени. А он быстр. Чертовски быстр.

— Эй! Какого хрена у вас там происходит? — обернулся идущий впереди Стас.

— Всё нормально, — ответил я, убирая кинжал. — Разминаемся.

— Плечо тебя выдаёт, — поделился наблюдением Павлов.

— Ты видел и не защитился?

— Доверие, — улыбнулся он и ускорил шаг, догоняя свою группу. — Доверие и взаимовыручка!

Сукин сын.

Неровная, будто старая ржавая пила, полоска леса темнела за полем, ветер обжигал лицо, подёрнутая инеем земля хрустела под ногами, в белёсом небе весело мутным пятном Солнце, и чёрные птицы кружили под ним. Наше ополчение давно лишилось изначальной формации и брело вперёд со всё меньшим энтузиазмом, по мере приближения леса. Страх сквозил промеж тех деревьев, и все его чуяли. Боевой запал потух ещё на подходах, шли молча, вглядываясь в каждую кочку, каждую тень. Я успел пожалеть о розданных автоматах, глядя, как они рыскают стволами в трясущихся старческих руках, но без плотного огня было не обойтись. Успех нашей затеи становился всё менее и менее очевидным.

— Стой! — скомандовал я, не доходя полсотни метров до опушки. — Стройся цепью!

— Ещё не поздно отказаться, — прошептала Ольга, будто разгадав мои мысли.

— Опять дурные предчувствия?

— Со вчерашнего вечера ничего не изменилось.

— Что ж, значит, пора изменить. Цепь, вперёд!

Глава 14

Страх — что мы о нём знаем? Кажется, всё, что только можно, но это лишь кажется. То, что обычно принимается за страх, в действительности является тревогой, опасением, отвращением, боязнью, испугом, любой негативно окрашенной эмоцией, только не страхом. Он почти как смерть — штука, казалось бы, очевидная, но мало кому в действительности знакомая. И в тоже самое время, страх сродни счастью — так же иррационален и спонтанен. Но, в отличие от счастья, это не вспышка, и тепло, разливающееся по телу, страх — это ледяные тиски, сковывающие разум, это оторопь, капитуляция перед лицом опасности. Сопливые «ветераны», рассказывающие, что контролируемый страх помогает в бою, ни разу не попадали под перекрёстный огонь, не оказывались в котле или посреди минного поля, когда ноги отнимаются и слюна течёт по онемевшим губам. Страх — это аварийный сигнал, посылаемый мозгом в пустоту, безадресно, безнадёжно, последний крик, не о помощи... И его отголоски уже слышны.