— О как! Полагаете, удастся?

— Знаете, зачем спросил о вашей профессии? Чтобы проверить, как у вас с памятью. Хорошая или… не очень. Дело в том, что мне чрезвычайно важно одно обстоятельство. Я попрошу, предложу, прикажу — как вам будет угодно понимать — запомнить мои слова и в точности, как говорится, не прибавляя и не убавляя ни запятой, передать вашему супругу — Александру Борисовичу. Фамилия которого, как и ваша, естественно, вовсе не вызывает у меня никакой ухмылки непонимания. Догадываетесь, о чем я?

— Надо полагать, о ком? О хамоватом менте?

Незнакомец рассмеялся:

— В самую точку! Но, уверяю вас, он не заканчивал ни консерватории по классу фортепьяно, ни юридического факультета Московского государственного университета.

— Это не предмет ни оправдания, ни гордости.

— Но вот как вам Александр Борисович разрешает произносить слово «мент», этого я не понимаю.

— Очень просто. Мы привыкли называть вещи своими именами. Не людей, а вещи. Разницу чувствуете? Например, Слава Грязнов может позволить назвать сам себя ментом, ни чуточки не унижаясь при этом. Но лично у меня никогда бы и язык не повернулся. А тот, о ком речь, он мент и есть, ментяра поганый, оборотень, уголовник в украденной форме. Это не горячность, это мое убеждение.

— Превосходно, — сухо заметил незнакомец.

— Между прочим, хочу добавить к тому, с чего мы начали эту… беседу. Мужчина — помните? — он первым делом представляется даме, не заставляя ее думать про себя: «Вроде на вид человек приличный, а на самом деле — козел козлом».

— Ну и язычок у вас, однако, — хмыкнул мужчина.

— С молодежью работаю, у них-то поострее будет!

— Дай бог, дай бог… Дмитрий Сергеевич, с вашего разрешения. Так вот, уважаемая Ирина Генриховна, что я хотел… давайте все же так: предложить вам передать своему мужу… Он-то как относится к музыке?

— Это важно?

— Хотелось бы знать.

— Мне не нужно прикладывать усилий, чтобы затащить его на хороший концерт в консерваторию, скажем. Но это совсем не означает, что он немедленно и без остатка погружается в музыку. Чаще продолжает размышлять о своих служебных проблемах. Но ведет себя вполне пристойно, мне за него не стыдно.

— Превосходная характеристика! — засмеялся вдруг Дмитрий Сергеевич. — Лучше, пожалуй, не скажешь. Так вот… — он стал снова серьезным, и взгляд сделался жестким и даже злым. — Передайте ему дословно одну короткую фразу: «Самая лучшая музыка — это тишина».

— Что, и все? И он, вы полагаете, поймет, о чем речь? — спросить-то Ирина спросила, но вдруг почувствовала, как ледяным холодом окатило живот, и это страшное ощущение стало подниматься выше, к груди. Стоило немалого труда сдержать себя. Что уж, разве совсем она полная дура? Непонятно, о чем речь? Ирина едва сдерживала себя, чтобы… не разрыдаться, так вдруг стало все вокруг отвратительно…

Но Дмитрий Сергеевич ничего этого, похоже, не заметил. Полутьма здесь все-таки, неуютно, да просто противно.

— Он обязательно поймет, — сказал Дмитрий Сергеевич, поднялся и снова спросил: — Так передадите?

— Передам, — тихо ответила Ирина.

— Что вы ему передадите? — уже настойчиво потребовал он. — Повторите!