– У них наверняка ужасные сэндвичи. – Мама всмотрелась в киоск. – Лежат месяцами.
– Я не собираюсь покупать сэндвичи.
– А пирожки у них есть? – с тоской спросил Никки. – Я люблю пирожки.
– Пирожки еще хуже. Наверняка с собачатиной.
Танзи закрыла уши Нормана руками.
Мама посмотрела на Никки и вздохнула.
– Вы идете? – спросила она мистера Николса, роясь в кошельке. – Купите детям по шоколадке, пожалуйста. На закуску.
– Мне с вафлями, пожалуйста, – повеселел Никки.
– А мне, пожалуйста, пористую. С мятой, – сказала Танзи. – И, если можно, большую.
Мама протягивала деньги. Но мистер Николс смотрел куда-то вправо.
– Купите сами. Мне нужно через дорогу.
– Куда?
Он похлопал себя по животу и внезапно просиял:
– Туда.
В забегаловке «Кебаб у Кита» было шесть пластмассовых стульев, привинченных к полу, четырнадцать банок диетической колы на витрине, неоновая вывеска без буквы «б» и ром-баба, которая явно пролежала на прилавке не один десяток лет. Танзи смотрела через окно машины, как мистер Николс почти бегом заходит в освещенное лампами дневного света помещение. Он изучил стену за стойкой и поговорил с хозяином, который указал на какие-то подносы за стеклом, а затем на огромную глыбу коричневого мяса, медленно поворачивающуюся на вертеле. Танзи задумалась, что это может быть за животное, но в голову пришел только буйвол. Возможно, безногий буйвол.
– О боже, – тоскливо простонал Никки, когда продавец начал нарезать мясо. – Можно нам тоже?
– Нет, – ответила мама.
– Интересно, сколько это стоит.
– Слишком много.
– Мистер Николс наверняка нас угостит, – сказал Никки.
– Мистер Николс и так очень много для нас делает, – отрезала мама. – Мы не станем больше ничего клянчить. Ясно?
Никки закатил глаза и посмотрел на Танзи.
– Ладно, – угрюмо ответил он.
Все замолчали.
– Прости, – сказала мама через минуту. – Просто я… Просто я не хочу, чтобы мистер Николс подумал, будто мы злоупотребляем его добротой.
– Но разве это злоупотребление, если кто-то сам предложил помощь? – спросила Танзи.
Ей до смерти надоело есть холодную еду из полиэтиленовых пакетов. И она подозревала, что, если попросить, мистер Николс купит им поесть.
– Съешь яблоко, если не наелась. Или маффин с завтрака. Маффины точно еще оставались. – Мама снова принялась рыться в полиэтиленовом пакете.
Никки молча закатил глаза. Танзи вздохнула.
Мистер Николс открыл дверцу и, ухмыляясь, сел на место. Машину наполнил запах горячего жирного мяса. Кебаб был завернут в белую бумагу с пятнами жира, нарезанный зеленый салат топорщился по обе стороны от мяса, как усы Китченера[13]. Из пасти Нормана немедленно спустились два каната слюны.
– Точно не хотите попробовать? – жизнерадостно спросил мистер Николс, поворачиваясь к Никки и Танзи. – Я попросил поменьше соуса чили.
– Нет. Огромное спасибо, но нет, – решительно отказала мама и бросила на Никки предупреждающий взгляд.
– Нет, спасибо, – тихо сказала Танзи.
Пахло потрясающе.
– Нет. Спасибо, – отвернулся Никки.
– Ладно. Кому еще бутерброд? – спросила мама.
Нанитон, Маркет-Босуорт, Коалвилл, Эшби де-ла-Зуш – указатели проносились мимо один за другим. С тем же успехом на них могло быть написано «Занзибар» или «Танзания» – все равно Танзи не знала, где что находится. Она обнаружила, что мысленно повторяет: «Эшби де-ла-Зуш, Эшби де-ла-Зуш» – и размышляет, какое это прекрасное имя. «Привет! Как тебя зовут?» – «Я Эшби де ла Зуш». – «Привет, Эшби! Это так круто!» В имени Костанза Томас тоже пять слогов, но ритм совсем другой. Танзи переставила имена местами: Констанза де ла Зуш из шести слогов и скучная Эшби Томас.