Они обмылись в мыльне. Саша чувствовал себя помолодевшим. И с кожи вроде как панцирь сняли.

— Горячей воды много осталось, — заметила Олеся. — Ты бельё в предбаннике оставь, я простирну. Негоже в грязном белье после баньки ходить. Ты в избу иди, я там тебе отцовское бельё приготовила.

Саша обтёрся полотенцем, натянул брюки, телогрейку на голое тело и бегом — в избу. Там на лавке он нашёл чистое исподнее — рубаху бязевую и кальсоны. Мужские трусы в деревнях только после войны увидели, а до тех пор носили кальсоны, называемые иногда подштанниками.

Он оделся и почувствовал себя на седьмом небе. Сам чистый, бельё чистое! Всё-таки для солдата на войне баня — первое дело. Есть дают — пусть и не сытно, но относительно регулярно. Стригут — хотя бы раз в месяц. А с баней туго. Попробуй в полевых условиях нагреть воды на роту или на целый батальон!

Олеси не было. Саша прошёл в комнату, улёгся на кровать. Спал он уже на ней однажды, правда — давно. И сейчас, едва улёгся, сон его сморил. И так хорошо у него на душе было, как он давно себя не чувствовал.

Проснулся он оттого, что рядом кто-то лежал и сопел потихоньку. Повернул голову — Олеся. Саша полюбовался лицом её. Кожа чистая, нежная, как будто изнутри светится; волосы длинные, густые, устлали подушку. Губы приоткрыты, и видны ровные зубки. Красавица! В Москве на такую сразу бы клюнули затасканные донжуаны, да и он бы не пропустил, постарался бы познакомиться.

Александр глубоко вздохнул. Олеся проснулась.

— Извини, что рядом улеглась — так захотелось к сильному мужскому плечу прижаться. Устала я одна. Всё самой приходится. Ты надолго?

— Я же говорил — до весны.

— Оставался бы ты навсегда.

— Ты же комсомолкой была, и должна понимать — врага с земли нашей гнать надо, разбить наголову. Тогда и вернуться можно.

— Когда это будет? — с тоской в голосе сказала Олеся. — Я к тому времени старая уже буду.

— Так и я не молодею.

— Ты… — Олеся помолчала, подбирая слова, — … надёжный, вот.

— Закончить войну надо, Олеся. Добьём немца — вернусь за тобой, в Богдановку эту, Богом забытую, заберу тебя в Москву. Эх, заживём!

— Расскажи, какая она, Москва?

— Большой город, суетный. У вас в деревне все друг друга знают, здороваются. А у нас в подъезде — и то не всех знаешь.

— Ты где до войны работал?

— В метро, машинистом.

— Покажешь мне метро? Говорят, там так красиво!

— Красиво. И покажу, и прокачу.

— А живёшь где?

— Квартирка у меня там. Небольшая, однокомнатная, но своя.

— Мало одной комнаты.

— Мне хватает. Зато с удобствами: ванная, туалет, кухня. Открыл кран — горячая вода, мойся сколько влезет. Не то что у тебя: пока баню натопишь, сам вспотеешь.

— Слышала я об удобствах городских. Думала — не у всех они. А ты — машинист в метро, а удобства есть.

— Эх, Олеся! Много чего ты не видела. Кино, телевизор, книги — красота. — И запнулся. Про телевизор говорить не стоило. Но Олеся на его ошибку не обратила внимания.

— А кем ты меня в Москву возьмёшь? — неожиданно спросила она.

— Женой, конечно! — удивился Саша.

— Правда? Я тебе нравлюсь?

— Правда, как перед Богом! Ты девочка чистая, в городе таких поискать ещё надо.