– Симпатичный пиджак, – заметил Генри, пожимая мне руку. – Можно узнать фамилию твоего портного?
– Увы, – ответил я, – это творение одного сумасшедшего немца.
– А жаль, – заметил Генри. – Мне нравится то подпоясанное и взнузданное впечатление, которое производит эта штука. Она предназначена для рыбалки?
– Для охоты, – возразил я. – Просторные плечи дают больше свободы при стрельбе. Считается, что окраска сбивает с толку куропаток, но все же я полагаю, что, даже если у них мозг размером с горошину, настолько тупыми они все-таки быть не могут.
– Как знать… Ты любишь охотиться?
Я понятия не имел. Я никогда не ходил на охоту и никогда не пойду.
– А то как же, – ответил я.
– Ну а теперь, ребята, – вмешался О’Коннор, – я рад, что мы собрались все вместе. Нам нужно немного поговорить. Джеб, как я уже объяснил Гарри, я горжусь тем, что вы сделали. Вы разожгли большой костер, определили темп для всего города. Мы ведем его за собой, а остальные газеты спешат за нами следом. И я уверен, что если внезапно произойдет что-то срочное, один из вас, все равно кто, первым прибудет на место и изложит все четко и ясно. И мы продолжим идти впереди, из чего следует, что мы будем продаваться, из чего следует, что инвесторы заткнутся и оставят меня в покое.
Ни я, ни Гарри не сказали ни слова.
– Однако, – продолжал О’Коннор, – я должен честно вам сказать, что у нас серьезная проблема.
Он умолк. Мы ждали. Он взял сигару и сделал глубокую затяжку, отчего тлеющий кончик разгорелся.
– И эта проблема вот какая, – сказал О’Коннор, выпуская дым. – Где он?
– Будем надеяться, в преисподней, – сказал я.
– Хорошо для всего мира, плохо для «Стар». Эти жадные инвесторы, с которыми мне приходится иметь дело, похожи на курильщиков опиума. Стоит только произойти чему-нибудь большому и кровавому, как они тотчас же чуют прибыль и начинают думать, что так будет всегда. Поэтому они на меня давят. Вы не представляете себе, что мне приходится терпеть.
У меня мелькнула мысль, что очень безнравственно надеяться на то, что убийца нанесет новый удар, чем поспособствует росту тиража, однако таковы были реалии нашего бизнеса; О’Коннор не испытал никаких угрызений совести, выразившись так откровенно, американец также не собирался произносить возмущенную речь, поэтому и я решил держать язык за зубами.
– Начальник, вы хотите, чтобы я прирезал какую-нибудь куколку? – предложил Гарри, и мы все трое рассмеялись, поскольку это хоть как-то рассеяло сгущающееся в воздухе уныние.
– Нет, не надо, – возразил О’Коннор. – Юристы это не одобрят. Но я хочу, чтобы мы вместе пораскинули мозгами и придумали что-нибудь такое, что помогло бы снова раздуть огонь. Мы лихо обыграли кольца, но останавливаться на этом нельзя. И вот ради этого мы сейчас и собрались.
Мне это и в голову не приходило. Для меня достаточно было освещения убийства в газете; мысль о том, чтобы производить новости, предположительно какую-то глупую ложь, показалась мне отвратительной. Но опять-таки, поскольку я есть такой, какой есть, и не обладаю моральной твердостью, а также поскольку лично мне кампания, развязанная убийцей против уайтчепелских проституток, принесла большую выгоду, я промолчал.