– Аполлон.

Голос Эммы, прозвучавший у него за спиной. Во всяком случае, он так подумал. Из-за того что не видел ее лица и движущихся губ, у него возникло ощущение, будто она говорит с ним внутри его головы.

– Посмотри на то, что ты держишь в руке, – сказала она.

Аполлон поднял палку, чтобы получше ее видеть в сиянии луны. В жестком, почти сером с желтоватым отливом свете он увидел в верхней части два шишковатых утолщения, а внизу одно, но ярко выраженное. Он держал не палку и не кусок сломанной ветки.

Это была кость.

Он держал в руке кость. Маленькую. Кость ноги ребенка. Детское бедро. Когда Аполлон это понял, он сразу ее бросил, и кость со стуком упала на камни.

Камни.

Аполлон опустился на одно колено, и его уши наполнились шипением, словно от радиатора шел пар, но для него это был лишь звук его смущения и отвращения. Он бросил крышку от подноса, но даже не услышал грохота от ее падения, схватил правой рукой круглый камень и перевернул его.

Череп ребенка.

В нем, чуть выше левого уха, он увидел дыру размером с серебряный доллар. Рука Аполлона начала мучительно пульсировать, но он не мог бросить череп, не мог отвести взгляда от дыры. Он ощутил ярость, которая поднималась вверх, точно желчь в горле. Он повернулся и сделал шаг к пещере.

– Если ты сейчас туда войдешь, ты умрешь, – сказала Эмма.

Она выбралась из своего кокона, поднялась на ноги и теперь стояла в верхней части долины костей и говорила с уверенностью пророка.

Аполлон двинулся обратно, и кости под его ботинками хрустели и стучали. Он все еще держал в руке череп. Ему казалось, что бросить его на землю будет жестоко. Он решил, что это череп Агнес. Агнес Кнудсдаттер, первого оставленного в лесу Куинса ребенка.

Аполлон сел рядом с Эммой на холодную землю и накрыл крышкой поднос с остатками бараньей головы. Череп Агнес остался у него на коленях, но, когда Аполлон на него посмотрел, он стал снова напоминать большой серый камень. Аполлон едва не рассмеялся, но у него не хватило на это сил. Мир полон чар, в особенности когда он скрывает страдания слабых.

– Значит, мы останемся здесь до утра, – сказал Аполлон.

– Когда встает солнце, чудовище спит, – сказала Эмма.

– Ты уверена, что Брайан все еще здесь? – спросил Аполлон.

Он не мог заставить себя задать следующий вопрос: И что он жив?

Но Эмма его поняла. Она поднесла одну руку к животу.

– Мать знает, – прошептала она.

– А что ты делаешь днем, пока оно спит? – спросил Аполлон.

– Гуляю, – сказала она.

Аполлон впервые рискнул поднести руку к Эмме и слегка прикоснулся к ее пояснице.

– Я хочу, чтобы утром ты пошла со мной, – сказал Аполлон. – Я знаю один дом поблизости, где мы сможем отдохнуть. Теперь нас никто там не побеспокоит.

Эмма ему не ответила. Она не стала на него опираться и никак не показала, что испытывает облегчение, но и не сбросила его ладонь, и Аполлон не убрал руку, так они и просидели рядом до самого рассвета.

Эмма и Аполлон стояли над телом Йоргена Кнудсена.

Аполлон искренне удивился, когда вернулся в дом и обнаружил труп старого викинга, который по-прежнему лежал на полу в кухне с ножом в горле. Подсознательно он ожидал, что увидит, как Йорген наливает себе очередной алкогольный коктейль. И хотя старик, вне всякого сомнения, заслуживал смерти, такие вещи не проходят даром. Вид тела и крови, засохшей на одежде и на полу, и даже несколько капель на потолке и столе, где Аполлон резал капусту, заставили его отчаянно заморгать, словно он так и не смыл кровь Йоргена с лица. Он подумал, что, наверное, будет ее чувствовать до последнего дня своей жизни.