Возле конторки мне подтвердили:

– Да, мадам освободила номер час назад.

Я попросил, чтобы присмотрели за моими чемоданами: Друтер, конечно, не захочет держать меня на борту своей яхты, когда узнает, о чем я собираюсь ему сообщить.

Друтер побрился, надел новую рубашку и читал книгу в небольшой каюте для отдыха на своей яхте. У него снова был величественный вид человека с восьмого этажа. Бар был гостеприимно открыт, и цветы выглядели так, будто их только что срезали. Но все это не произвело на меня никакого впечатления. Я на собственной шкуре убедился в действительной цене его доброты, а такая неискренняя доброта может лишь погубить людей. Доброта должна идти от сердца. Я держал нож за пазухой и выжидал момент, чтобы пустить его в ход.

– Но я не вижу вашей жены?

– Она скоро подойдет, – ответил я.

– А ваши чемоданы?

– Их тоже принесут скоро. Можно мне выпить?

Меня не мучило сомнение, как датского принца, чтобы набраться смелости для вероломного убийства. Я быстро проглотил две рюмки виски. Он налил и себе, положил лед, прислуживая мне, как равному. Ему даже в голову не приходило, что теперь я выше его по служебной лестнице.

– Вы выглядите утомленным, – отметил он. – Отпуск не пошел вам на пользу.

– У меня было много забот.

– Вы не забыли прихватить с собой Расина?

– Нет, не забыл.

На мгновение меня тронуло, что он помнит такие мелочи.

– Может быть, после обеда вы бы почитали немного из Расина. Когда-то я им очень увлекался. Много в жизни было такого, что теперь забылось. Старость не радость, не та уже у меня память.

Я вспомнил, как Кэри говорила: в конце концов, в его годы он имеет право на забывчивость. Но вспомнив Кэри, я чуть не уронил слезу в рюмку.

– Мы забываем многие вещи, которые находятся под руками, но хорошо помним далекое прошлое. Меня часто тревожит прошлое. Ненужные недоразумения. Ненужная боль.

– Можно мне еще выпить?

– Пожалуйста.

Он сразу же поднялся, чтобы налить. Наклонившись над баром и повернувшись ко мне своей широкой спиной, он сказал:

– Не стесняйтесь, говорите. Мы сейчас с вами не на восьмом этаже. Просто два человека в отпуске, надеюсь, друзья. Не беда, если один из нас зальет свое горе, немного выпьет и немного опьянеет.

Я был чуть пьяный – более чем немного. Мой голос выдал мое волнение, когда я сказал:

– Моя жена не придет. Она меня покинула.

– Поругались?

– Никакой ссоры не было. Таких слов, которые можно оспаривать или забыть, сказано не было.

– Она кого-нибудь полюбила?

– Не знаю. Возможно.

– Расскажите мне все. Я не могу вам помочь, но каждому в такой момент нужно, чтобы его выслушали.

Использовав местоимение «каждый», он превратил мое личное горе во всеобщее, будто все люди осуждены на муки. «Каждый» рождается, «каждый» умирает, «каждый» утрачивает любимых. Я рассказал ему все. Все – кроме того, ради чего я пришел сюда на борт и о чем я должен был сообщить ему в первую очередь. Я вспомнил наши ленчи с кофе и булочками, мои выигрыши, рассказал о голодном студенте и о Птичьем Гнезде. Я вспомнил о нашей ссоре из-за официанта и о том, как она мне сказала: «Я тебя больше не люблю». Я даже теперь мне это кажется невероятным – показал ему прощальное письмо.