На крыльцо действительно вышла старуха, судя по всему, местной национальности.
- Здравствуйте! - От неожиданно подступившего к горлу волнения Глеб даже поклонился. - Эта деревня как называется?
Бабка молча смотрела на него своими глазами - тончайшими трещинками по медному круглому лицу. "Разве можно такими что-нибудь увидеть? Это даже не щелки, это... не знаю что. Я и сам далеко не чистый ариец, но нельзя же так".
- Здравствуйте, бабушка! - повторил он. - Это что за деревня? Где я?
- Сын спит.
- И что?
- Спит. Приехал с поля. Эвон, даже конь здеся.
- Хорошо. Пусть спит. Как ваша деревня называется?
- А ты что от него хотел?
- Спасибо, бабуля. Теперь уже ничего.
Судя по всему, она просто не могла даже поверить, что из леса может выйти человек, не знающий, куда он забрел. Она просто этого не понимала. Забавно, если бы на его месте был негр. Молодой двухметровый негр. Или вождь сиу в праздничном наряде из крашеных орлиных перьев. И - ничего!- им бы также ответили: "Сын спит. Приехал с поля и спит. Хао! Я все сказала". На ступеньках следующего дома тоже сидела старая алтайка. Глеб молча полупоклонился ей и не стал даже вступать в переговоры с этим не шевельнувшимся на его этикетную вежливость медным сфинксом. Впереди было еще десять-двенадцать дворов, вытянувшихся редкой цепочкой вдоль речушки. Где-нибудь же будет сидеть старик!
Третий дом был особенный. Немного углубленный к реке, он был весь оплетен хмелем. Калитки со стороны "улицы" вроде как вообще не было, а вместо грядок посредине усадьбы стояло странное сооружение. Оно напоминало гигантский остов полуразобранной юрты: восемь грубо отесанных пятиметровых столбов, соединенных по верху такими же перекладинами. На перекладинах висели цепи, канаты, шест и пара самодельных брезентовых боксерских груш. Рядом стоял турник и очень экзотичные деревянные снаряды для непонятно каких спортивных усилий. Турник посреди картофеля и тыкв - это могло означать только одно...
Из-за дома с лопаткой в руке появился огромный мужичина в плавках и с выцветшей до серости пограничной солдатской шляпой на выбритой налысо голове. Внимательно посмотрел на пришельца.
- Семенов... Семенов! - Глеб уронил пиджак с завернутыми в него ботинками, шагнул, вытянув вперед обе руки и, страшно оскалив зубы, захрипел и упал прямо на изгородь...
Хорошо лежать на расстеленном прямо на полу толстом старом спальнике, хорошо чувствовать себя умытым и переодетым в чье-то свободное трико. И хорошо слушать легкое урчание сытого живота... Вот так неожиданно Глеб дошел туда, куда не доехал: Семенов был старым другом и соратником старшего брата по зачинанию советского каратэ. У них дома на видном месте висела большая подписанная фотография: шесть человек - шесть мастеров - шесть разошедшихся судеб. Одного уже не было в живых. Один учил за кордоном. Один до сих пор не мог никак выйти на свободу. Один... Один... И один здесь - в полной тишине садит капусту... За окнами яблони покачивали уже отяжелевшими от назревающих плодов ветвями, солнечные зайчики прыгали по всему полу и по стенам, оклеенным темно-красными обоями. Было очень-очень тихо. И хорошо. Зайчики... Потом подошла волчица, лизнула в лицо. Глеб засмеялся. Он был теперь маленьким ребенком. Маленьким и легким Маугли. А рядом падали золотые яблоки. И волчица, лежа у входа, внимательно смотрела на него тоже золотыми, мудрыми глазами...