Зато убийство… Очутившись в палате, где за стеклянной перегородкой спала Алла (настольная лампа огненно высвечивала ее разметавшиеся по столу волосы), Анатолий Любченко ощутил себя врачом, который, как завещал древний грек Гиппократ, вошел сюда для пользы больного. Собственно, он едва не потянулся пощупать Лейкину пульс, но одернул себя: незачем, да и прикасаться к человеку, который из-за него сейчас перестанет присутствовать на этом свете, было бы неприятно. Хуже, чем к трупу… Громко, механически дышал аппарат искусственной вентиляции легких. Нагнувшись, Любченко нашарил ведущий от него к розетке шнур. Вот теперь его обуяла паника! Вдруг представилось, что Алла проснулась и удивленно со сна таращится на застекольную сцену, раскрывая рот, чтобы перебудить всех оглушительным визгом. Анатолий дернул за шнур. Наступившая тишина заложила уши ватой. Анатолию мерещилось, что каждое его движение, каждый шорох его халата, словно бой колокола, разносится в этой враждебной тишине. С трудом удерживаясь от того, чтобы бестолково кинуться бежать, он вышел, нажав дверную ручку через рукав халата, чтобы не оставить отпечатков пальцев… И только очутившись в безопасности, на своем этаже, в ординаторской, где ждали его разложенные на диване подушка и одеяло, Анатолий Любченко поморщился и больно стукнул себя кулаком по голове. У-у-у, кретин! Надо было не торопиться, а выждать наступление смерти, которая в отсутствие дыхания наступила бы чрезвычайно быстро, и снова аккуратно включить аппарат ИВЛ в сеть. Тогда никто не подумал бы искать состав преступления в том, что тяжелый больной скончался. А теперь каждому понятно, что, если шнур выдернут из розетки, стало быть, нашлась рука, которая его выдернула… Однако нервы Анатолия Любченко, мелкой дрожью помнящие каждую секунду пребывания в палате Лейкина, свидетельствовали о том, что такое хладнокровие было бы свыше его сил и, кроме того, увеличивало риск попасться на месте преступления. А сейчас возвращаться и довершать начатое было бы полным безрассудством. Вот-вот проснется Алла Коледова.

То, что последовало за пробуждением Аллы, нагнало на Любченко страха. Откуда ни возьмись, прокуратура, милиция, медицинский персонал тоже на ушах стоит: покойный-то был не какой-нибудь мелкой шушерой! Но в итоге все обошлось. Анатолия, как и всех, допрашивали, но он держался невозмутимо, на вопросы отвечал продуманно, и ему удалось выйти сухим из воды. А главное, ему удалось воспользоваться плодами своего преступления. Для Наташи было куплено суперэффективное лекарство, которое позволило ей в сжатые сроки выйти из больницы. Призрак финансовой катастрофы отступил.

Почему же это не принесло ему ни малейшего удовлетворения? Почему он вел эти бесконечные диалоги с собой, пытаясь убедить какую-то несговорчивую часть собственного «я» в том, что поступил правильно? Почему, в конце концов, его начало тошнить от тела Наташи и от запаха ее обычной стряпни, которую раньше ел и хвалил? Видимо, это верно, что каждое преступление влечет за собой возмездие. И контуры возмездия, предназначенного Анатолию Любченко, только еще начинали определяться…