Он потрогал дверь, всего в нескольких метрах от будки охранника у главного входа в Русенбад, подергал дверную ручку, пока не убедился, что дверь заперта.

Ручка почти не поворачивалась.

Раковина возвышалась над бачком унитаза, белые кафельные стены надвинулись и давят.

Тонкий продолговатый диктофон, футляр от сигары и купленный в аптеке тюбик лежали в кармане брюк. Он нажал кнопку на передней панели, мигнул зеленый огонек — батарейка заряжена. Поднес диктофон к губам и прошептал: «Правительственная канцелярия, вторник, десятое мая», аккуратно, чтобы нечаянно не выключить, ввинтил диктофон в сигарный футляр, а футляр тут же смазал до блеска лубрикантом.

Бумажные полотенца — на дно унитаза. Проводок микрофона — наружу через дырочку в футляре.

Он проделывал это уже много раз — будь то пятьдесят граммов амфетамина или цифровой диктофон, в тюрьме или в правительственной канцелярии… Единственный способ пронести то, что не должны обнаружить.

Расстегнул брюки, сел, сигарный футляр зажат между большим и средним пальцами; нагнулся вперед, медленно приставил футляр к анусу и короткими толчками ввел его в прямую кишку на несколько сантиметров; футляр выскользнул и упал на подстеленные полотенца.

Новая попытка.

Снова надавил, короткие толчки, футляр исчез сантиметр за сантиметром.

Проводка микрофона хватит, чтобы протянуть его из ануса через пах и зафиксировать скотчем на животе.

Охранник в серо-красной форме за стеклянным окошечком оказался пожилым мужчиной с почти седыми волосами и застенчивой улыбкой. Пит смотрел на него дольше, чем нужно, и, поняв это, отвел глаза.

Охранник был похож на его отца. Отец сейчас выглядел бы так же.

— Ваш коллега уже в здании.

— Туалет. Пришлось зайти.

— Да, бывает. К заместителю министра юстиции, правильно?

Хоффманн кивнул и написал свою фамилию в журнале, где отмечались посетители, сразу после Эрика Вильсона; седой тем временем изучал его удостоверение.

— Хоффманн. Немецкая фамилия?

— Я родом из Кенигсберга. Калининград. Но это было давно. Родители оттуда.

— И на каком языке вы говорите? По-русски?

— Если ты родился в Швеции, то и говоришь по-шведски. — Он улыбнулся охраннику, который на миг превратился в его отца. — И еще довольно прилично по-польски.

Он определил, где находится видеокамера, еще когда они вышли из машины, — под самой крышей стеклянной будки. Проходя мимо, Пит на секунду задержался перед объективом: его посещение было зарегистрировано еще раз.

За семь минут они, следуя за третьим охранником, поднялись с первого этажа на третий. Все произошло так неожиданно. Он не приготовился. Страх. Пит стоял в лифте, а страх наполнял его, сбивал с ног. Пита била дрожь. Никогда еще он не испытывал такого страха — страха, который сначала перешел в панику, а потом сменился жутким ощущением — он, Пит, больше не сможет дышать, задохнется и умрет.

Пит боялся человека, который лежал на полу с тремя большими дырами в голове, и своего прорыва в Варшаве, и ночей в тесной камере, и смертного приговора, который в тюрьме станет безусловным, и холодного тона Софьи, и горячих от лихорадки детей, и того, что больше не знает, совсем не знает, — где правда, а где ложь.