– Подпиши Калерии Ивановне пропуск, Ананасов! – распорядился подполковник и напоследок попросил Калерию Ивановну сообщить ему, если она вдруг захочет куда-то уехать.

Тетя Каля пообещала, что непременно сообщит, хотя ей эта просьба показалась абсолютно личной и не имеющей никакого отношения к интересам следствия.

Алена Мухина рвала и метала. При взгляде на себя в зеркало ей хотелось выть от тоски и злости. Еще бы: вид в зеркале был ужасный. Синяк под глазом малость зажил и был теперь не лилового, а желтого цвета с синим отливом. Шишку на лбу можно было прикрыть волосами, ссадины и царапины на коленке запудрить и носить пока брюки, но что может погасить дикий блеск в глазах и злобу, написанную на лице?

– Ты должна успокоиться, – поучала ее бабушка, – ни одно дело нельзя делать в таком нервном стоянии, как у тебя, а особенно такое важное дело, как наше. Ты пойми, ведь сейчас решается вся жизнь нашей семьи, ведь по прошествии этих трех дней станет ясно, будем ли мы богаты и независимы, либо же будем влачить жалкое существование на гроши, которые оставил твоей матери ее муж по новому завещанию. Поэтому я призываю тебя, внучка, отбросить все посторонние мысли и сосредоточиться на главном. Время уходит.

Но Алена не могла успокоиться. Ведь это ее избили, выбросили из машины, а самое главное – выставили полной дурой, так что братец, этот недоделанный придурок, имел полное право над ней издеваться. Что он и делал. Но это бы еще ладно, у Алены всегда найдется способ заткнуть ему рот, но было очень противно сознавать, что братец прав. Ведь все, что с ней случилось, было подстроено специально. Этот самый Леонид, кем он там приходится той тетке, которой отчим Алены Анатолий Евгеньевич Сомов оставил наследство, этот самый негодяй все устроил нарочно, он специально делал вид, что без ума от Алены, а потом устроил встречу со своей женой. То есть, конечно, она никакая не жена, просто ему захотелось Алену унизить и дать понять, что ее игра раскрыта! А она-то считала его полным идиотом!

– В этом твоя беда, – говорила бабушка, – ты слишком самонадеянна, считаешь всех мужчин глупее себя, да и женщин, впрочем, тоже. Допускаю, что для меня ты делаешь исключение, но все же так нельзя. Твое самомнение может очень тебя подвести, как и случилось. Но не расстраивайся так, синяки заживут. И ты только подумай, когда мы будем богаты и независимы, мы вместе посмеемся над этим эпизодом! Тебе незачем помнить об этих людях, они тут вообще замешались случайно.

– Вот ты все время говоришь – когда мы будем богаты, тогда мы сделаем то-то и то-то, – медленно заговорила Алена, не отрывая глаз от зеркала; она пыталась замазать гримом ужасные синяки. – А у тебя есть уже четкое представление о том, что мы будем делать, если все сорвется?

Ольга Никитична поглядела на внучку в упор и не отвела глаз.

– Что ж, я не могу отмести и этот вариант, – вздохнула она, – но пока еще в наших силах этого не допустить. Если все-таки это случится – тогда и будем думать всей семьей, что делать.

«Ну уж нет, – подумала Алена, усиленно работая кисточкой. – Если все сорвется, только вы меня и видели. Торчать тут, жить на гроши, видеть перед глазами идиота Кирюшу и мать, которая интересуется только собственной внешностью и безуспешно пытается вернуть убегающую молодость, слушать бабушкины нравоучения… нет, благодарю покорно! Если ничего не выгорит с наследством, я предпочитаю пробиваться в жизни самостоятельно!»