– Аллочка! – весело воскликнула Анна Павловна. – К вам пришли.

Одна из женщин, занятых мозаикой, подняла голову.

– Кто?

– Ваша старая знакомая Даша, – бодро продолжила врач, – не узнаете?

Аллочка чуть прищурилась, я фальшиво заулыбалась.

– Здравствуйте!

– Нет, – пробормотала мать Веры, – нет.

– Может, выпьем чаю? – предложила я.

В тусклых глазах больной появилось оживление.

– С шоколадными вафлями?

– Непременно, – пообещала я.

– Меня зовут Нина, – представилась вторая дама, – я тоже хочу чашечку. Я люблю зефир!

– Ниночка, давайте Катя вам книгу почитает? – предложила Анна Павловна.

– Нет, – со слезами в голосе возразила дама, – нас вкусным сейчас угостят.

Я взглянула на доктора.

– Могу я предложить Нине зефир?

– Да, проблем нет, просто не совсем удобно, – замялась врач, – вы пришли к Аллочке, а Нина напросилась. Уж извините, но она как ребенок, обожает сладкое.

Минут через десять нам подали чай и угощение. Я дождалась, пока Аллочка съест пару вафель, и спросила:

– Как Вера? Она давно вас навещала?

– Не помню, – равнодушно ответила Алла и потянулась за новой порцией десерта.

– Сегодня дочка не приходила? – не отставала я.

– Нет, – вместо пациентки ответила Анна Павловна, – для Аллы времени не существует. Слова «завтра», «вчера», «через месяц» для нее пустой звук. Она живет лишь здесь и сейчас.

Я решила зайти с другой стороны.

– В детстве мы с Верой часто ходили в гости к ее близкой подруге, очень милой девочке... забыла... как звали малышку... э... э... вы не помните?

– Нет, – обронила Алла, – нет, нет. Никуда она не ходила, она дома сидела. Боря не разрешал.

– Да, – кивнула я, – все знали, что отец у Верочки строгий.

Алла прикрыла лицо руками.

– Нет, он умер. Сам умер. Сам. Сам.

Я решила оставить болезненную тему.

– Да, конечно, но вашей дочери повезло, ей достался заботливый отчим. Степан Арнольдович очень любил Веру, он заменил ей родного отца.

– Степа умер. Сам умер. Сам. Сам, – попугаем повторила Аллочка. – Вера его обожала! Обожала! Да! Обожала! Верите мне, да? Да?

– Конечно, – кивнула я, – она всегда говорила: «Степан Арнольдович был лучшим на свете папой».

Аллочка засмеялась и погрозила мне пальцем:

– Хитрая! Они все умерли. Арнольд. Валентина. Сами. Сами. Сами умерли. А мы в квартире остались. Знаешь, какая у нас жилплощадь?

Я обрадовалась, кажется, на больную нахлынули воспоминания, главное, не сбить бедняжку с правильного настроения.

Алла развела руки.

– Громадная! О! Шесть комнат! Вера в своей спит, я у себя. Вещей полно! Фигурки в буфете! Продаешь одну, живешь месяц!

Лицо Мамалыгиной исказилось, она согнула пальцы и зашипела:

– Арнольд! Сделай так, чтоб сука ничего из нашего не получила. Вон из моей обители! Рвань нищая! Степа, столкни бабу с лестницы. Какие деньги на похороны? Сдох, и хорошо. И тебе пора за ним. Дрянь! Степан! Не смей выб...ку конфеты совать! Вон! Вон!

Я вздрогнула, Аллочка опустила руку.

– Валентина так говорила. Я копеечку просила, Борю упокоить. Ох, он меня бил! И в лицо, и в грудь, но я молчала. Отец Верочки! Думала, нам чего достанется, Веру оденут, обуют. Но нет! Выгнали! А потом умерли, и все нам перешло! Вот! Степа тоже бил! Никто меня не защищал!