У одно попа было три дочки, да попадья. Жил он в глухой деревне, но приход был не совсем поганый, так что жили они порядочно. Всегда имели работника или работницу, были у них кони и коровы. Только вот беда — работники у попа подолгу не уживались, а все через дочек — очень уж они их гоняли то за тем, то за этим, а чуть что не так, крику не оберешься.

И вот нанялся к ним один малый за дешевую цену — расторопный такой, всякому умел угодить. Звали его Иваном, парнище он был сильный, красивый. Пожил Иван недолго, а барышням успел понравиться. Весь день он им угождал, все просьбы исполнял без отговорок. Барышни его полюбили, привыкли к нему, как к своему, так что частенько и шутили с ним на словах.

Видит Иван, что тут можно и поживиться, и решил пуститься на хитрость. Раз собрались поповны в кухне, лясы точат. А Иван ходит по кухне и все за свой сафон похватывается, все почесывает его. Одна барышня заметила и спрашивает:

— Что это ты, Иван, хватаешься за штаны, все чешешь чего-то?

— Да я чесалку по привычке ищу. Дома-то я часто ее чесал, а тут не обо что.

— А обо что ты ее чесал?

— Так обо что же еще? Возьмешь, заложишь барышне в щелку, которая промеж ног и шмыгаешь. И хорошо делается — прямо за уши не оттащишь.

— Да как же так, Иван? Что, у барышни не болит, когда ты заложишь туда чесалку?

— Зачем оно будет болеть? Ей хорошо становится, смачно. Все равно как пирог с вареньем укусить.

— А я и не знала. У меня ведь щелка эта часто чешется, так я ее пальцем чешу. Другой раз забудешь, ногтем заденешь, больно оцарапаешься. А у тебя чесалка без ногтей?

— Откуда им там быть?

— Ну, коли оно не болит, так я тебя могу пожалеть, ты бравый хлопец. Коли захочешь почесать, так почеши свою чесалку об мою дырочку.

Сестры этого разговора не слыхали, они как раз на двор выбежали, а Ивану это на руку. Пока была она одна, Иван и говорит:

— Барышня, мне сейчас хочется почесать.

— Ну так что ж, давай в сарай сходим.

Пошли они в сарай, Иван стал с ней заигрывать, щупает то за сиську, то за щелочку за эту. Стало ей там горячо. А Иван, знай, жару ей подбрасывает — все складки перещупал. Чувствует, налилась она, сок пустила.

Так девка разгорелась, что лихорадка ее начала трясти. Тогда вынул он свою чесалку, задрал ей подол и запихнул чуть не по самые яйца. У Ивана колом стоял, так что порвал он барышне целку без всякого труда, все равно как папиросную бумагу, и чесал ее сколько влезет. Она тоже была не прочь почесаться. Иван спустить еще не успел, а девка вдруг подпрыгнула, обняла его крепко, так прижалась, что больно стало. Щелка-то ее разыгралась, дергается, чесалку обнимает, никак не уймется. Тут  Иван и кончил.

Только тогда она почувствовала, что внутри-то слегка саднит. Смотрит — кровь! Иван ее успокоил:

— Это, — говорит, — только по первому разу. Вот завтра еще почешемся, и болеть не будет.

После этого она похвалилась сестрам, как чесалась с Иваном, и как ей приятно было чесаться. Они и не догадывались, что делать это стыдно и грешно, сами потихоньку почесывались. Дело известное, как щелка пухом покрылась, зудит, не утерпишь. А поповны-то, почитай, взрослые, давно уж марфутки свои чешут. Как по перинам на ночь разлягутся, каждая свою ладошкой накроет и сама себя распаляет. Чуть не до дыры протирает, все им мало.