25 апреля, Люджина

Люджина, прежде чем направиться к арестанту, пообщалась с подполковником Пеговым, поглядывая на экраны в центре наблюдения – как Макроута пристегивают наручниками к креслу, повторяют короткий инструктаж о запрете резких движений, крика, нападения. Темный подчинялся с безразличием, опустив голову и словно не слушая. Дробжек еще раз быстро пробежала глазами стенограммы допросов, которые состояли из одних вопросов и примечаний о реакциях молчащего темного. Игорь, вопреки своим словам, уходить не торопился – о чем-то тихо переговаривался с Пеговым и тоже косился то на экраны, то на Люджину. Отец Олег в центр и не заходил – сразу направился к часовне.

Прошло минут двадцать. Темный почти не шевелился – но пауза для нервозности была выдержана достаточно, и Люджина направилась к выходу. Но перед этим она попросила у Пегова ключи от наручников.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – проговорил он ей вслед.

В небольшой камере, в которой помещалась только койка и стол с двумя креслами, стоял запах еды: видимо, у заключенного недавно был обед. В углу за ширмой, которая не скрывала арестанта от камер наблюдения, был оборудован закуток с туалетом, рукомойником и душем. Шумела система вентиляции, но все равно воздух казался сыроватым. Макроут на мгновение поднял голову, увидел женщину – и попытался встать, как и полагается аристократу. Не вышло. Он зацепился взглядом за живот Люджины, недоуменно и с любопытством хлопнул глазами – и тут же снова поник, отстранившись и закрывшись.

– Добрый день, – проговорила Дробжек, подходя к его креслу. – Позволите? Думаю, нам так будет удобнее.

Он напрягся, но головы не повернул – даже тогда, когда она открыла наручники. Браслеты со звоном упали, повиснув на цепочках на рукоятках кресла, но руками темный шевелить не стал. Дробжек, не дожидаясь ответа или реакции, опустилась в кресло напротив, долго устраивалась – спинка была железной, неудобной.

– Вы, вероятно, думаете, что к вам прислали женщину, чтобы вы были более сговорчивы и открыты, – проговорила она.

Барон смотрел в стол.

– И вы, конечно, правы, – продолжила она с усмешкой. – Но я пришла не затем, чтобы узнавать о ваших товарищах или работе вашей организации.

Он чуть шевельнул пальцами. Недоверие.

– Ведь вы не простой заговорщик. Вы искренне переживаете о судьбе Блакории и ненавидите иномирян. Я читала ваше досье. Ваш отец служил в армии, ваш дед служил, и прадед…

Он не двигался. Слушал.

– И вы опять-таки, вероятно, думаете, что я хочу вам польстить, чтобы вы были сговорчивее. И это тоже правда, – она улыбнулась и положила на стол досье. – Но пока я не сказала ни слова лести. Здесь, – она постучала по папке пальцем, – ответ на наш запрос командованию блакорийской армии. Они ответили, что знают о почти двадцати партизанских операциях вдоль Северных гор с начала марта. А от вашего единомышленника Львовского нам известно, что вы были вдохновителем этих операций. Значит, вам не все равно. Вы хотите спасти свою страну. Своего бога. Свой мир. Кто вы, барон? Террорист или герой? Кто вы?