выглядеть действие, будь оно строго целесообразным, не подверженным влиянию иррациональных аффектов, а затем эти иррациональные компоненты добавляются и рассматриваются как нарушающие воздействия. Точно так же в случае политической или военной акции сначала констатируется, как протекало бы действие при знании участниками всех обстоятельств и намерений друг друга и при строго целерациональном, т. е. исходящем из значимого, с нашей точки зрения, опыта, выборе средств. Только на этой основе можно затем осуществить каузальное приписывание отклонений от этой конструкции к обусловливающим их иррациональным факторам. В таких случаях конструкция строго целерационального действия (вследствие ее очевидной понятности и объясняемой ее рациональностью однозначности) служит социологии как тип («идеальный тип»), позволяющий понять реальное действие, подвергающееся влиянию всякого рода иррациональных факторов (аффектов, заблуждений), как отклонение от ожидаемого при чисто рациональном поведении.

В этом отношении и только по причине методологической целесообразности метод понимающей социологии является «рационалистическим». Его конечно же надо понимать не как свойственный социологии рационалистический предрассудок, а только как методический инструмент, и при этом не толковать в смысле веры в действительное превосходство рационального в жизни. Ведь о том, в какой мере рациональные целевые соображения в реальной действительности определяют фактические действия, а в какой нет, здесь не говорится ни слова. (Хотя нельзя не видеть опасности рационалистических интерпретаций там, где они не к месту. Опыт показывает, что она, к сожалению, существует.)

   4. Несмысловые процессы и предметы рассматриваются всеми науками о действии как поводы, или как результаты действия, или как способствующие либо препятствующие действию обстоятельства. «Несмысловые» не означает «неодушевленные» или «нечеловеческие». Каждый артефакт — например, машина — истолковывается и понимается только исходя из смысла, который человеческое действие (самой разной направленности) придало или хотело придать ему при его создании и применении; без обращения к смыслу любой артефакт остается непонятым. Понимаемое в нем, следовательно, есть отнесенность человеческого действия к нему как к цели или средству, которыми руководствуется действующий или действующие и на которые они ориентируют действие. Только в этих категориях и имеет место понимание таких объектов. Несмысловыми, напротив, остаются все — одушевленные и неодушевленные, человеческие и нечеловеческие — процессы или положения, не имеющие подразумеваемого смыслового содержания, поскольку они не вступают с действием в отношение средства или цели, а остаются для действия только поводом, внешним способствующим или препятствующим обстоятельством. Наводнение, в результате которого на исходе XIII в. (1277 г.) возник Долларт95, имело (вероятно!) историческое значение как событие, вызвавшее масштабные и исторически значимые процессы переселения. Рождение и умирание, органический круговорот жизни вообще (от беспомощности ребенка до беспомощности старика) имеют, конечно, первостепенное значение для социологии в силу того, что на них по-разному ориентировалось и ориентируется человеческое действие. Другую категорию образуют не поддающиеся пониманию суждения опыта, касающиеся протекания психических или психофизиологических процессов (усталость, привыкание, память и т. д., а также типичные эйфории при определенных формах умерщвления плоти, типичные различия реакций по скорости, характеру, однозначности и т. д.). В конечном счете, здесь видится та же ситуация, что и с остальными не поддающимися пониманию данностями: как практические деятели, так и понимающее наблюдение воспринимают их как данное, с которым надо считаться.