Я хотел было процитировать слова Флисс о том, что Мег явно испытывает ко мне нездоровый интерес, но вовремя удержался. Говорить с Лиз о жене – было в этом что-то в корне неправильное; как и рассказывать Флисс о сегодняшней встрече.

– Меган была ее лучшим другом.

Я оказался в затруднительном положении, Ларри. Мы с Алисой виделись в ночь ее смерти, долго выясняли отношения, как ты помнишь, и она страшно разозлилась. Одно я могу сказать точно: люди, готовые совершить самоубийство, ведут себя совершенно иначе (делиться своим мнением с Лиз я пока не готов; о нашем разговоре с Алисой никому не известно). Да и кроме того, собирая по крупице мельчайшие подробности чужой жизни, волей-неволей составляешь четкое представление о личности этого человека. Она просто не могла покончить с собой.

– Лиз, – начал я. Почти протянул руку.

– Самоубийство – единственное, во что я отказывалась верить. И теперь все вокруг убеждают меня в обратном.

– Нет, Лиз. Она была сильной.

– Джем, старый ты осел, самоубийство – не проявление слабости. Самоубийство, как и депрессия, – болезнь сильных.

Она разглядывала мой офис. Пустой лоток для писем, папки с документами, каменное пресс-папье, которое Лиз подарила мне много лет назад. Я вспоминал гостиничные номера, кафе у обочины, ссоры, эластичное кружево ее белья.

– Я не могла смириться с такой версией событий, не могла поверить, что моя малышка настолько отчаялась. Восемь месяцев отрицания… Но тут как ни отрицай, все равно ничего не поделаешь.

Под глазами глубокие тени – тоже мучается от бессонницы. Вот мы с ней вдвоем на концерте; или едим макрель в комнате, обитой деревянными панелями; маленький пансионат в провинциальном приморском городке, пока еще никому не известный; липкие кожаные сиденья в моем спортивном авто. Воспоминания всплывают одно за другим – слоями, наносами, как в скальной породе.

– Да и вообще, она прислала мне эсэмэску.

– Эсэмэску? Какую эсэмэску?

– Ночью, в двадцать минут первого. А я заметила только утром.

– Какую эсэмэску, Лиз?

– Поначалу я не обратила внимания. Что тут такого? Алиса вечно пишет сообщения после пьянки. Но к десяти часам она по-прежнему не отвечала на звонки, и я уже не находила себе места. Потом раздался стук в дверь – на пороге стояли полицейские, мужчина и женщина. Я сразу поняла, что случилась беда: личные визиты наносят только родственникам погибших. – Она поскребла пятно на подлокотнике. – Я прочитала это сообщение обычным воскресным утром. И после этого обычная жизнь закончилась.

– Лиз, послушай меня! Что за эсэмэска?

– Цитата из Сильвии Плат, чтоб ей пусто было. «Лежать в траве…». Строчка про самоубийство.

Она лизнула палец и принялась скрести пятно на подлокотнике с удвоенным усердием.

– Не оттирается, – пробормотала Лиз, и сострадание тисками сжало мне грудь. – Журналисты пронюхали обо всем, кроме этого сообщения. Мне было страшно взглянуть правде в глаза: ее последние слова могли означать только одно… Как смириться с таким исходом? Я утаила его ото всех, даже от Дэвида.

– Полиция…

– Следователи в курсе, но больше никто не знает. Тем, которые пришли с новостями, я тоже ничего не сказала. У Алисы почти не осталось секретов. Это ее последняя тайна, и никто не имеет права совать туда свой нос.