Осмелел тогда хитрый шляхтич! А почему? Не было сомнений – в Варшаве пронюхали, что собирается Хмельницкий делать весной... Хорошо рассчитал Калиновский, как пустить худую молву о нем. Еще и теперь шипят, где могут:

«Разве за веру и права народа поднялся Хмель? За себя, за свою собственную обиду, которую причинил ему, хлопу, шляхтич и достойный кавалер Чаплицкий...» Именно так говорил на сейме канцлер Оссолинский...

Они все сделали, чтобы выставить его перед всем светом жалким и недостойным, потому что обесславленного легче поразить и кто на такого руку подымет – тому честь и хвала. Может, и вправду напрасно возвратился он к прежнему, женился на Елене? А разве он мог ее забыть? Нет! Не мог!

Горько было признаться, но должен был.

Чем приворожила к себе? Какой отравой напоила? Нелепые мысли! Отошел от окна. Хотелось думать о другом, но не мог, так же как не мог он забыть ее все эти долгие месяцы, хотя они доверху были полны иным, более значительным для него.

Приглушенно звенят серебряные шпоры. Тонет звон их в пушистом ковре... Хмельницкий еще долго не мог бы погасить воспоминания, если бы не шаги за дверью и голос Демьяна Лисовца с порога:

– Здоров будь, гетман! – Поклонился, а сам почему-то скосил глаза на резную дверь опочивальни.

«И этот, видно, не одобряет...» – подумал Хмельницкий.

– Что скажешь, есаул?

– Лаврин приехал.

– Скорей сюда!

– Умывается, сейчас будет. – Лисовец вышел.

Гетман слегка забеспокоился. Что там сталось, что прискакал Капуста?

А Лаврин уже входил в горницу. Поздоровались, сели у стола.

– Есть недобрые вести?

Капуста разгладил тонкие усы, потер заросшие щеки, подумал: «Надо было бы побриться».

– Не тяни! – гетман смотрел в глаза строго.

– Недобрые вести, Богдан, из Варшавы. Пишет Малюга: король снова выдал виц на посполитое рушение. Послал людей в немецкие земли нанимать пехоту. Литовский гетман Януш Радзивилл со всем войском станет к Пасхе на северных рубежах. Цесарь Фердинанд третий дал заем и велел продавать пушки коронному войску. Хану крымскому король и шляхта обещают уплатить дань, если от нас отступится. В Москву посла послали, Пражмовского, требуют, чтобы царь Алексей Михайлович выполнил договор Поляновский о взаимной помощи, стрельцов послал на нас войною...

Замолчал. Капуста краем глаза следил за гетманом. Тот уставился куда-то в угол. За дверью опочивальни что-то упало.

– Кто там? – настороженно спросил Капуста и, прежде чем гетман успел ответить, подскочил к двери и распахнул ее.

Елена, придерживая на груди рубашку, стояла на пороге. У Капусты блеснула мгновенная догадка: «Подслушивает». Уловил замешательство на ее лице, но в тот же миг вкрадчиво блеснули глаза Елены, мягко поднялись длинные ресницы... Пропела бархатно:

– Ну, и напугали вы меня, пан Лаврин!..

Гетман уже стоял за спиной Капусты. Капуста молча отошел от двери.

Гетман не долго оставался в опочивальне. Вышел оттуда, не глядя на Капусту, сказал:

– Пугливые все стали... И ты, Лаврин...

Тот многозначительно ответил:

– Я осторожен, Богдан.

Гетман махнул рукой:

– Ладно, Лаврин, – и заговорил о другом: