Хитров молчал.

Алексей Михайлович потер виски. Хлопотливое дело и опасное. Вспомнил, что говорил Паисий. Внимания достойны слова патриарха. У бояр мысли и слова, будто снег за окном, мятутся. Скажут и забудут, а бремя забот он на свои плечи принять должен. Так и теперь. Желанно, конечно, земли царства своего умножить. Королевский посол запугивает: чернь злое замышляет против господ, мол, язва бунта и на царские земли перекинется, если ее не истребить сообща... Посол о своей корысти думает. Украинцы – люди православной веры, одного бога дети... Однако действовать надо осторожно.

Поглядел внимательно на бояр:

– Мыслю так: посольству нашему ехать к гетману немедля. Грамоту мою гетману посольство вручит. Торговым людям с Украины помех не ставить и пошлин с них не брать. Донские казаки пусть едут на гетманскую службу.

Польскому послу сказать, чтобы с Войском Запорожским король мир учинил, итти на то войско ратно и оружно не можем, ибо то люди одной веры с нами, братья нам, и кровь христианскую проливать далее не советуем...

– Все, бояре! На том покончим.

...На следующий день Силуян Мужиловский снова был в посольском приказе. Ларион Лопухин передал ему волю цареву. После долгих переговоров согласились: Силуян Мужиловский лично вручает государю челобитную гетмана, но царь ее не читает, а передает боярам. Такой акт имел немалое значение.

Обращение гетмана, таким образом, не оставалось тайной, и то обстоятельство, что царь принимал гетманского посла и брал в собственные руки грамоту от него, должно было заставить задуматься панов в Варшаве...

С волнением входил Силуян Мужиловский в царские палаты. Встречали его достойно, как великого посла.

Царь сидел на троне. По обеим сторонам – бояре и думные люди. Вдоль стен стояли стрельцы и рынды. Силуян Мужиловский, держа в правой руке грамоту, шел по красному ковру. В шести шагах от трона опустился на колени. Князь Прозоровский и боярин Бутурлин подняли его под локти.

Приблизился к царю. Поцеловал руку. Алексей Михайлович взял из рук его грамоту и передал Бутурлину, не читая. Наклонив набок голову, выслушал, что сказал Мужиловский устно. В ответ промолвил:

– Шлю посла нашего к гетману Богдану Хмельницкому.

На этом аудиенция окончилась. Зван был затем Мужиловский на обед к Бутурлину. Кроме хозяина, за столом были Лопухин и боярин Артамон Матвеев.

Пили здоровье царя, затем здоровье гетмана. После третьей чаши Лопухин сказал:

– Ты, посол, человек разумный, помысли: учинить ныне то, что просишь, не можем, а королю понять дадим – царева милость к гетману велика и пренебрегать этим король не может. Будем оказывать вам всякую помощь, а придет время – порушим договор Поляновский, в том будь уверен. Станут все люди русские воедино, кто нам тогда страшен?

– За то, чтобы были воедино, – поднял кубок Мужиловский.

– Вовеки, – ответил Лопухин.

– Под одним царем, – поддержал степенный Матвеев.

...Тринадцатого марта из Москвы, вместе с Силуяном Мужиловским, выехали думный дьяк Григорий Унковский и подъячий Семен Домашнев со слугами и стрельцами. Восемнадцатого марта царское посольство прибыло в Калугу, и в тот же день, покормив лошадей, двинулось дальше. Дорога встречала их теплыми ветрами и мягким снегопадом.