Столовая, впрочем, как и вся квартира, являла собой смешение стилей, времен и традиций. Секретер работы Жана Анри Ризенера соседствовал с резным двухъярусным буфетом, изготовленным в мастерской Иль-де-Франса, всю стену занимала эльзасская, с бандеролями, объясняющими сюжет, тканная золотом шпалера, над большим бюро Давида Рентгена красовалось медное, выполненное в технике гризайли — белой эмалью на черном фоне — блюдо мэтра из Лиможа Пьера Куртейса. Наследие старины глубокой, вещи редкие, цены немалой. Хотя, что греха таить, в свое время, достались они Владимиру Матвеевичу совсем недорого, так, мука, крупа, чаи да сахары. К примеру, вот этот дивной сохранности Хальс обменян, дай Бог памяти, на плитку шоколада, макароны и банку тушенки. Что ж, каждый выживал как мог, блокада. Правда, харч тому профессору впрок не пошел, помер он вскоре, обожрался, видно" с голодухи. Мог бы и сразу отдать, за так. Да, те времена уже не вернуть, а жаль. У товарища Жданова была специальная команда, ходили по квартирам, прибирали все ценное, а у товарища Виленкина был человечек в той команде. Упокой Господь его грешную душу, даром что из чекистов и жаден был сверх меры…

«Да, увы, все проходит». Владимир Матвеевич уселся за дубовый стол с резными, в виде атлантов, ножками и неторопливо положил в рыночный творог рыночную же, желтоватую, сметану. Подумал, добавил абрикосового джема и, размешав, принялся работать чайной ложкой. Вкусно, черт его дери, и для сосудов, говорят, творог первое дело, чтобы никаких, там тромбов. Потом Владимир Матвеевич пил чай с бутербродами — двойными, с сыром и ветчиной, отдал должное ватрушке с изюмом, а завершил завтрак зеленым яблоком, способствующим пищеварению.

— Мерси. — Благосклонно глянув на прислугу, он поднялся, сдержанно рыгнул, помассировал выпятившийся живот. «Завтра же надо будет узнать насчет этой „Виагры“. Вино от времени только крепчает, старый конь борозды не испортит»…

— Владимир Матвеич, я в магазин, хочу курицу купить. — Клавдия Ивановна ловко собрала грязную посуду, легко ступая по наборному паркету, понесла поднос на кухню. — Как раз гатчинских должны подвезти, полупотрошеных. Я ненадолго.

Ее плотные ягодицы заманчиво перекатывались под широкой юбкой.

— Конечно, конечно. — Господин Виленкин воровато отвел глаза, сглотнул. «До чего же верно сказано, не хлебом единым жив человек. Интересно, сколько стоит эта „Виагра“? Ох, сейчас все так кусается…»

Некоторое время он бесцельно, для успешного пищеварения, побродил по комнате, нежно погладил серебряный, с чеканкой, кувшин работы мастера из Аугсбурга Лоренса и наконец отправился к себе в кабинет, любоваться золотым пантикапейским кратером. Клавдия Ивановна между тем вымыла посуду, оделась и, справившись с многочисленными хитроумными замками, вышла на лестничную клетку.

«Опять по углам нагадили, ну и район». Держась за перила, она принялась спускаться по осклизлым ступеням и внезапно встретилась глазами с белокурой, необыкновенно красивой женщиной, та стояла на площадке второго этажа и едва заметно улыбалась. Тут же что-то мягко ударило Клавдию Ивановну в голову: не говоря ни слова, она отдала незнакомке ключи и все так же молча, не оборачиваясь, вышла на улицу. Двигаясь словно во сне, она побрела куда-то все дальше, дальше по людному хитросплетению шумных питерских улиц.