И не на кого сослаться, нельзя втянуть голову в плечи и дождаться, что кто-то поедет, а я останусь.

– Поехали, – сказал я обреченно. – Мы должны вершить справедливость. Знать бы, какая она…

Земля мелькала под копытами, сливалась в серо-коричневую полосу, ветер пытался остановить, трепал конской гривой по лицу. Пожар приближался, стало видно выбегающих из домов людей. Всадники кружили на деревенской площади, там с криками и плачем бегали две девушки в разорванных платьях. Из одного дома мужчина в жирно блестящей кольчуге выволок за волосы женщину, за нею бежал мальчишка, с плачем хватался за женщину, за насильника. Тот отшвырнул его пинком, мальчишка вскочил и снова бросился на обидчика, и тогда тот, не останавливаясь, коротко ударил узким мечом.

Сигизмунд вырвался вперед, я видел промелькнувшее распаленное гневом лицо. Он на скаку развалил насильника почти пополам, по другою сторону улицы вихрем пронесся Зигфрид, тускло сверкал его меч. Я остановил коня, молот вырвался из моей длани, и в круге насильников из пятерых осталось двое. Я подставил ладонь, шлепок, замах, и снова свирепо воющий молот понесся навстречу оцепеневшим жертвам.

Из дома выскочила старуха, подхватила мальчишку, голова залита кровью, он пытался вытереть лицо, но ручонки бессильно падали. Женщина поднялась, склонилась над ним, истошно завыла.

Я торопливо слез, подошел. Они все трое подняли головы, в глазах страх.

– Жив?

– Умирает, – ответила старуха плача. Женщина выла, прижимала голову парня к груди. Разорванное платье сразу испачкалось кровью.

Я оглянулся, Сигизмунд и Зигфрид быстро разобрались, что рыцарей здесь нет, на пленении не заработаешь, быстро и жестоко рубят проигравших схватку. Оба, кажется, без ран, Сигизмунд тяжело дышит, вид очумелый, шлем на земле, одна бровь красная, будто измазали киноварью.

– Дай-ка посмотрю, – сказал я женщине.

Голова мальчишки бессильно падала, как у птенчика, я опустил ладонь на детский лоб. От пальцев побежал озноб, с разбега ударил в сердце, остро кольнуло. Зубы застучали, меня передернуло в ознобе, а заноза в сердце стала острее. Мальчишка задышал чаще, кровь сразу присохла, начала отваливаться коричневыми струпьями.

Я отодвинулся, мир впереди качнулся и поплыл. Старуха и женщина радостно закричали, меня раскачивало, потом на плечо упала ладонь в металлической перчатке, голос Зигфрида прозвучал как гром, разрывающий перепонки:

– Сэр Ричард, вы ранены?

– Нет… – прошептал я.

– А что случилось? Вы так побледнели… А, лечили этого сопляка… Стоило из-за него?

Перед глазами прояснилось, лицо Зигфрида выступило, как из тумана, багровое, на щеках бисеринки пота. Он дышал часто, в правой руке все еще меч, лезвие в крови по самую рукоять.

– Стоило, – прошептал я.

– Зачем? – удивился он.

– Инвестиции в будущее, – ответил я, приходя в себя.

Он посмотрел с недоумением, затем кивнул в сторону Сигизмунда, тот с крестьянами ловил лошадей нападавших.

– Кони у них хорошие, – сообщил он. И добавил многозначительно: – Два из них – рыцарские.

Рыцарские, это значит – стоят целое состояние, далеко не каждый конь способен нести всадника в тяжелых доспехах, тем более – мчаться вскачь.