Пятно голубовато-белого света собралось в крохотную человеческую фигурку. Я приподнялся на локте, глаза следили с тем выражением, как пес смотрит на летающую вокруг морды муху, я спохватился и прилег снова, фигурка перестала порхать вдали, приблизилась. Я рассмотрел человечка с крылышками. Показалось, что это ребенок, слишком велика голова, ножки коротковаты, толстенький, вообще пропорции детские, но поверхность струится, не давая четкости, не удается рассмотреть лицо, вообще не видно глаз, рта, только слабо струящийся во все стороны свет.

За спиной человечка трепещут полупрозрачные крылья, что мне показалось лишним, он и так невесом, а крылья… гм, или остались от прошлой жизни? Да и машет слишком медленно, ведь всем этим мухам и жукам, чтобы летать, приходится так работать крыльями, что не углядишь…

Человечек уже безбоязненно порхал вокруг меня, крупный такой светлячок, но не жук-светлячок, а какой-то нематериальный светлячок. Я осторожно вытянул вперед палец, человечек сделал над ним пируэт и опустился задними ножками. Веса или давления не ощутилось, как и повышения или понижения температуры, но я чувствовал его материальность, пусть и в чем-то частичную, рассматривал во все глаза, а он сидел на пальце, свесив ножки, и тоже рассматривал меня с живейшим интересом.

Теперь я смутно видел его лицо, все время меняющееся, словно бы струящееся, детское лицо. Да, все верно, у меня на пальце сидит ребенок, крылышки опустил и ручки, словно отдыхающий человечек. Глаза его, я скорее чувствовал, чем видел, смотрят на меня с детской любовью и преданностью.

– Ты кто? – спросил я шепотом.

Он засмеялся, я смутно увидел широко раскрывшийся в детском смехе беззубый рот. Я ощутил к нему смутную симпатию, как будто на моем пальце сидела и светло улыбалась родственная мне душа.

Сигизмунд забормотал во сне, рука поднялась, пальцы сотворили крестное знамение. Светлый человечек улыбнулся мне еще, вспорхнул и унесся. Я сожалеющее смотрел вслед, потом вздохнул и взглянул на чистое лицо молодого рыцаря. Он шлепал губами и что-то бормотал. Я прислушался, показалось, что это женское имя. Он забормотал снова, я насторожил слух, понял, что я прав, он в самом деле шепчет женское имя, но… это имя Богоматери.

И снова каменистые холмы, время от времени я с подозрением всматривался в россыпь валунов, надеясь увидеть в них руины древнейших зданий, крепостей, памятников, монументов, но подъезжали ближе, увы, всего лишь изъеденные временем камни.

Воздух жаркий, сухой и ломкий, как крылья стрекоз. Впереди роща, мы свернули и долго ехали по опушке, в тени, но даже там воздух горячий, как из жерла вулкана, листья шелестят жестью, копыта стучат по выбеленной земле, хрустят мелким щебнем.

Лишь однажды долина выгнулась исполинской подковой высоких желтых холмов, а в самой середине этого холма, больше похожего на защитный вал великанов, вздыбились руины древнейшей крепости. Я сперва решил было, что игра природы, как уже обманывались, но вскоре различил остатки колонн, порталов, да и сама стена чересчур ровная, а вблизи видно, что вся из отдельных каменных блоков. Века, тысячелетия сплавили их почти воедино, отличить можно только по рисунку, что обрывается внезапно, и начинается совсем другой узор.