Твердое, решительное лицо с волевым подбородком. Жилистая, худая шея. Опасная женщина, пришел он к выводу, для которого, прямо скажем, большого ума не требовалось, поскольку он своими глазами видел, как она без всякой жалости подрезала человеку подколенную жилу. И неотрывный взгляд ее заставлял его нервничать. Такой спокойный и холодный взгляд, словно она уже все про него поняла и точно знала, что он скажет и сделает в следующую минуту. Лучше, чем он сам.

Три длинных пореза на щеке, старых, уже заживших. Перчатка на правой руке, лежавшей без дела. Хромота, которую он заметил еще по пути в харчевню. Похоже, темными делами занималась эта женщина. Но не так уж много было у Трясучки друзей, чтобы ими разбрасываться. И сейчас его верность принадлежала тому, кто кормит.

Он ел, а она смотрела.

— Долго голодал?

— Не очень.

— Давно из дому?

— Не очень.

— Не повезло?

— Больше, чем хотелось бы. Но я сам выбрал, чего не следовало.

— Обычно одно вытекает из другого.

— Это точно. — Он бросил нож и ложку на пустое блюдо. — Надо было прежде крепко подумать. — Подобрал остатки подливы последним кусочком хлеба. — Но я всегда был себе худшим врагом. — Помолчал, дожевывая. — Вы не сказали своего имени.

— И не скажу.

— Вот как?

— Я плачу́. И будет по-моему.

— А почему платите? Один мой друг… — Трясучка прочистил горло, засомневавшись, был ли Воссула ему другом, — один знакомый говорил мне, чтоб я ничего не ждал в Стирии за так.

— Хороший совет. Мне от тебя кое-что нужно.

Трясучка ощутил во рту кислый привкус. Теперь он в долгу перед этой женщиной, и чем придется расплачиваться — неизвестно. Судя по ее виду, обед может обойтись ему дорого.

— И что же вам нужно?

— Чтобы ты вымылся для начала. В таком виде — ничего.

Голод и холод, удалившись, освободили место для стыда.

— Мне самому приятней не вонять, уж поверьте. Кой-какая чертова гордость еще осталась.

— Тем лучше для тебя. Спорим, ты не чаешь дождаться чертовой чистоты.

Трясучке сделалось еще неуютней. Такое чувство возникло, словно он собирается прыгнуть в омут, понятия не имея о глубине.

— И что потом?

— Ничего особенного. Пойдешь в курильню, спросишь человека по имени Саджам. Скажешь ему, что Никомо требует прийти в обычное место. И приведешь его ко мне.

— Почему вы сами этого не сделаете?

— Потому что плачу́ тебе, дурак. — Рука в перчатке раскрылась, показала монету. Сверкнуло изображение весов, вычеканенное на серебре. — Приведешь Саджама, получишь скел. Если не расхочешь рыбы к тому времени — купишь целую бочку.

Трясучка нахмурился. Невесть откуда является красотка, спасает, по всей видимости, парню жизнь, после чего делает золотое предложение?.. Таких удач судьба ему еще не подбрасывала. Но съеденное мясо всего лишь напомнило, сколько радости он, бывало, получал от еды.

— Ладно, это я сделаю.

— Вот и хорошо. А если сделаешь еще кое-что, получишь пятьдесят.

— Пятьдесят? — Трясучка аж охрип. — Шутите?

— Я что, похожа на шутницу? Пятьдесят, сказала, и, если аппетит к рыбе не потеряешь, купишь собственную лодку. И приоденешься у приличного портного. Как тебе это?