В Италии левый фланг нашей позиции на Апеннинах, которую мы заняли слишком поздно, был смят и нависла опасность расширения прорыва по всей линии фронта. На западе под действием глубоких танковых ударов противника продолжалось отступление, граничащее с беспорядочным бегством. Только 19-я армия стойко отражала удар со Средиземноморского побережья. Гитлер отдавал бесконечные приказы: сначала упорно обороняться перед Сеной, потом оборонять, потом вновь захватить Париж[276], потом занять рубеж в Центральной Франции, который запроектировали слишком поздно. Реальные события все это опережали или просто не учитывались Моделем, который, будучи уверен в доверии Гитлера, решил, что может проявлять больше инициативы. 25 августа войска западной коалиции вошли в Париж. 4 сентября город и порт Антверпен, нисколько не пострадав, перешли в руки англичан, хотя вход в устье Шельды по-прежнему оставался заблокированным. На море подводный флот нес большие потери, а результаты были мизерными. Все больше немецких городов превращалось в руины и пепел в результате жесточайших ударов с воздуха. Производство боевой техники, которое поддерживалось на высоком уровне до конца 1944 года, прекратилось. Транспорт практически встал.
Нити управления в значительной степени ускользнули из рук Верховного командования. Штаб оперативного руководства ОКВ надеялся, что под столь очевидным натиском событий ему удастся наконец добиться какого-то перспективного решения, но Гитлер явно считал, что набор его тактических средств еще не исчерпан и ими еще можно все спасти. Поток его речей лился нескончаемо. Он отвергал все разумные меры, он требовал невозможного. Он продолжал цепляться за принцип позиционной обороны, и его нельзя было уговорить сдать что-то добровольно или хотя бы продумать какие-то планы на перспективу, как бы остро мы в них ни нуждались. Лучше всего сложившуюся ситуацию иллюстрируют отдельные примеры с разных театров военных действий.
Когда Гитлер инструктировал меня перед моей командировкой в Нормандию, то в отношении Юго-Восточной Европы сказал следующее:
«Естественно, самую большую тревогу вызывают Балканы. Я полностью уверен в одном: если турков точно так же, как и финнов, убедить сейчас в том, что мы не уступим, они и пальцем не пошевелят. Всех их волнует лишь одно: как бы не оказаться между двумя стульями. Вот что их беспокоит. Поэтому если нам удастся провести где-то действительно серьезное оборонительное сражение или одержать победу, если удастся восстановить доверие этих народов в том, что мы не сдаемся, а отступаем только для того, чтобы сузить наш фронт, тогда, я уверен, мы сможем заставить турков проводить выжидательную политику. Туркам нет радости в том, чтобы увидеть поверженной величайшую европейскую державу, ведущую борьбу с русскими и большевиками, а на ее месте – абсолютно нестабильный противовес весьма спорной ценности и надежности в виде англосаксонских государств. Турки этого не хотят.
Потом болгары, естественно, начинают задумываться: что будет, если Германия потерпит крах? Маленькие страны, вроде нашей, не смогут из этого выпутаться. Если великая держава не сможет, и мы не можем.