— Умён… — только и слышалось от проходящих людей.

— Такого бы в президенты!

— А некому больше, Уоррен! Некому! Хью говоритьмастак, но и дело делает! Одни уроды в Капитолии! Рузвельт поначалу нормально…

— Сучара он! — немолодой мужчина с осколочным шрамом поперёк худой обветренной физиономии сжал крепкие кулаки, навек пропитавшиеся машинным маслом, — Перед выборами обещал одно, а как до власти дорвался, совсем другое запел. А президентская гонка началась бы, так снова о народе вспомнил бы! Грохнули, так и не жаль говнюка. Лонга надо!

— Верно! — Влез в разговор худой фермер, пахнущий потом и немного — лошадиным навозом, — в Луизиане ни одна ферма считай не обанкротилась, ни один завод не закрылся! А всё почему? Потому что голова! Это ж надо — в стране кризис, а он налоги сокращает для простых людей! И ничего ведь, справляется. Богатеев налогами обложил, и ведь ни один не разорился!

— За восемь месяцев университет закончил, — важно сказал слушающий разговор пожилой учитель, подняв по привычке палец, будто привлекая внимание класса, — Восемь! Да не абы какой, а на юриста экзамены сдал. А это, я вас скажу…

Учитель покрутил головой, но и всем и так ясно: Хью Лонг — голова! Умник из умников, и ведь за народ. Даже чудно.

— Аркаим, значит, — Сталин тяжело облокотился правым бедром о массивный письменный стол, держа в руках давно погасшую трубку, — настаиваешь всё-таки?

— Да, Коба! — Киров, не вставая с кресла, смотрел на вождя и друга, не мигая, — Я твои аргументы понял и принял… Чёрт, да я по большинству вопросов согласен! Прав ты, во всём почти прав! Не нужен нам великорусский шовинизм, еле-еле задавили. Но…

— Но проклюнулся антирусский шовинизм, — закончил за него Сталин. Вождь замолчал и стиснул в зубах трубку.

— Попробовать надо, Коба! — Не отступал Киров, — Заигрались некоторые наши товарищи с интернационализмом. Поначалу-то оно неплохо было — сильный инструмент в руках понимающих людей. А сейчас? И руки не те ныне этот инструмент держат, да и времена поменялись.

— Вот тут ты я с тобой согласен, — Иосиф Виссарионович сел, и всё-таки начал набивать трубку, — времена поменялись, а не все это осознать смогли. В девятнадцатом году и в начале двадцатых, идея Мировой революции спасла нас от новой интервенции. Опасались капиталисты проклятые восстания в тылах, и не зря опасались. Эх, шени дэда… на волоске было. Думали, Германия вот-вот, а там и по всему миру!

— И сейчас боятся, Коба. Не восстания боятся, а нас. Одни, кто поглупей, всерьёз боятся. Другие, кто поумней да поподлей, просто пугают мелкобуржуазную публику дикими ордами из Совдепии. Мешает нам это, Коба. Санкции… А отказаться если от идеи Мировой Революции, да сосредоточиться на сугубо на внутренних проблемах, да чуть-чуть с национальным креном… а?

— С национальным, говоришь?

Вождь задумался, пуская кольцами дым.

— Просто ослабить контроль у некоторых тем, Коба! Больше ничего не нужно, увлечённых людей хватает, сами всё сделают. Ну и потихонечку подбрасывать будем — Аркаим, пирамиды на Русском Севере… Это надо же, пирамиды!?