Как Минерва и прощебетала ему в напоминание.

— Когда миром правит Яблоко, все пойдет на хрен. Так что, если ты писатель, единственный разумный путь — заработать тонну денег, пока не началось. А вам, миленький, прошу прощения, поздновато уже тормозить на старте.

Но все еще хуже. Он в нее влюблен. Безнадежно — и это mot столь же juste, сколь и triste[1] — влюблен в Минерву Кинч. И, хотя слащавое клише вызывает в нем разлитие желчи, это любовь с первого взгляда. С его стороны.

Первая их встреча произошла в фойе отеля «Мариотт». Он только что отхватил премию Блайтон и Косту за «Последнего у финиша», а она вошла и отхватила его. Он понятия не имел, как должен выглядеть литературный агент. Скорее всего, что-то серьезное и в очках. От средних лет и выше. И тут вплывает это умопомрачительное видение, вслед которому все сворачивают головы, и восклицает: «Филип Мёрдстоун! У меня такое чувство, будто мы знакомы сто лет! Давайте выпьем по бокальчику шипучки и поболтаем о славе».

Он чуть не лишился чувств, точно неопытная героиня бульварного любовного романа. И с тех самых пор безбожно эротизировал каждый их короткий и безличный поцелуй.

Эротизирует и сейчас, топя стенание в сидре. Как у большинства одиноких мужчин, у него широкий репертуар стенаний.

Он лишь раз пробовал пригласить ее на свидание. Набирался отваги целый месяц. Она отказала, хотя и мягко, дав понять, что виной всему ее несгибаемый принцип: профессиональные отношения с личными перекрываться не должны. Она, собственно, употребила термин «взаимно вредить друг другу».

Кроме того, он ее боится. Сперва ему это не мешало. В конце-то концов страх и влечение обитают в человеческом сердце в одних и тех же покоях. Но со временем страх отвоевал себе в этом тесном помещеньице большую часть и жилплощади, и обстановки. Мёрдстоун боялся Минерву не только потому, что она (признавал он с горечью) куда опытнее его в постельных делах. Нет, скорее потому, что она уверенно вращалась в мире, который он презирал, но от которого и зависел. Она разбиралась в издательском бизнесе, а он только и умел, что писать книги.

До сих пор, пока он не соизволял обо всем этом задумываться, издательский бизнес представлялся ему безбрежной рекой, питаемой (и загрязняемой) непредсказуемыми и не отмеченными на картах притоками. Он знать не знал, как функционирует этот поток. Где там коряги, где мели, где судоходные каналы. А вот Минерва знала. Видит бог, знала еще как! Роскошная, уверенная и недоступная, она стояла у руля парохода «Подростковая литература», бестрепетно ведя его по коварным течениям между хищных аллигаторов, пока он, увенчанный лаврами Филип Мёрдстоун, судорожно цеплялся за перила.

Частично проблема, конечно, состояла и в том, что это он всегда приходил к ней. Кроме одной отмененной встречи. Она посылала за ним — и он спешил на зов. Пылко и безнадежно, вот как сегодня. Отправлялся в эту чертову нору, мешанину, выгребную яму — Лондон.

— Столик на двоих, — впорхнув, сказала она. — На имя Кинч. Спасибо.

Филип заказал «мексиканское ассорти» и получил огромную квадратную тарелку, на которую, судя по всему, стошнило кошку — аккуратными кучками вокруг сложенного блина. Кучки были соединены тонкой полоской жиденького красного повидла. Среди съеденного кошкой торчало что-то зеленое.