– Да.

Они лежали рядом, оба не спали, глядя в темноту.

– Наверное, мы немного напряжены. Эти несколько дней были какие-то странные. – Даниель протянул к ней руку, и она положила голову ему на грудь.

– Знаешь что, Дан? Мне кажется, нам даже не стоит говорить об этом. А то получится, будто у нас проблема…

– Ладно.

– Но ты прав. Мне действительно кажется, что я напряжена.

Он взял ее за руку, и она лежала так, переплетя пальцы с его пальцами и стараясь не задумываться о предыдущих тридцати минутах. Ей хотелось выпить, но она понимала, что для него важно теперь ее присутствие рядом и любая попытка пошевелиться будет неверно истолкована.

– В самом деле, Дейз?

– Да.

– Мне нужно кое-что с тобой обсудить. Теперь, когда мы снова откровенны.

Почему-то перед ее мысленным взором промелькнул образ Джонса.

– Ладно, – сказала она, стараясь скрыть настороженность.

– Думаю, нам необходимо до конца высказаться, прежде чем мы сможем забыть о прошлом.

Она промолчала, услышав, что он старается говорить небрежно, но все его попытки провалились, и ее охватило дурное предчувствие, как бывает при звуке далекого свистка, когда приближается поезд.

– Насчет того, что произошло, когда мы жили врозь.

– Ничего не произошло, – сказала Дейзи. Чересчур поспешно.

Он громко сглотнул:

– Тебе хочется в это верить. Но что случилось, то случилось.

– Кто это говорит?

Разумеется, Лотти – кто же еще? Она знала, что Лотти против их примирения.

– Всего лишь поцелуй, – сказал он. – Ничего особенного. Произошло это, когда я оказался на дне пропасти и не знал, вернусь ли к тебе.

Дейзи отпустила его руку и рывком села, опершись на локоть:

– Что ты сказал?

– Всего лишь поцелуй, Дейз, но я подумал, что должен быть честным до конца.

– Ты кого-то поцеловал?

– Когда мы жили врозь.

– Погоди-ка, мы все считали, что у тебя нервный срыв из-за того, что ты не можешь привыкнуть к отцовству, а ты, оказывается, зажигал по всему городу.

– Все было не так, Дейз…

– А как было? Я тут выслушиваю от твоей мамочки, что ты чуть ли не кидаешься под автобусы, даже не способен поговорить со мной, а ты все это время целовался и миловался. Кто она, Дан?

– Послушай, тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? Речь идет об одном поцелуе.

– Нет, не кажется. – Она откинула одеяло и выбралась из постели, не желая признаться самой себе, что ее бурная реакция каким-то образом связана с тем, что у нее самой рыльце в пушку. – Я буду спать в другой комнате. Не ходи за мной и не шатайся по коридорам, – прошипела она. – А то разбудишь ребенка.

Бунгало, обитое крашеной белой доской и окруженное маленьким садом ржавеющих скульптур, стояло на гальке в ста или более футах от ближайших соседей.

– Мне здесь нравится, – сказал Стивен Микер, когда они оба рассматривали в окно уходящее за горизонт побережье. – У людей нет предлога заглядывать сюда. Терпеть не могу, когда кто-нибудь считает, будто имеет право так поступать. Можно подумать, в старости тебе следует радоваться любому визиту, прерывающему бесконечный скучный день.

Они сидели и пили чай в скудно обставленной гостиной, где на стенах висели превосходные картины, никак не подходившие к мебели и обивке. Снаружи не было ни души, море пусто поблескивало под августовским небом, семьи и отдыхающие предпочитали побережье в Мерхеме, где было песчаное дно. Уже второй раз на неделе Дейзи прервала его бесконечный скучный день, но он был рад ее приходу – отчасти из-за подборки журналов, которую она принесла ему в дар, отчасти из-за того, что время, о котором она хотела поговорить, было одним из нескольких периодов его жизни, когда он был по-настоящему счастлив.