Погруженная в печальные думы, стояла Любуша, устремив взор в себя.

Наступал уже вечер. Последние лучи заходившего солнца золотили макушки деревьев. С луга начал подниматься туман, замолкло кругом щебетанье птах, последние тени густо ложились на засыпавший мало-помалу луг.

Любуша ничего этого не замечала — так погрузилась она в свои думы.

Вдруг позади её послышался шорох, и в ту же минуту она почувствовала, как чьи-то руки охватили ей стан.

— Любуша, милая! — услышала она страстный шёпот. — Не пугайся, я это!

Девушка вырвалась из объятий и быстро оглянулась'.

Позади неё, весь раскрасневшийся от волнения, стоял Вадим. Глаза его сверкали, губы дрожали; юноша был сам не свой.

— Любуша, — говорил он. — Постой, не беги! Позволь мне сказать то, что давно уже храню я в своём сердце... Выслушай меня, ради всего тебе дорогого!

— Что тебе нужно от меня, княжич? — оправилась от испуга девушка. — Разговаривать здесь наедине нам негоже. Если хочешь сказать мне что-нибудь, пойдём домой, и там я выслушаю тебя...

— Нет, погоди! Ты здесь меня выслушай... Знаю я, что горюешь ты, и знаю, по кому... Но вот что: веришь ли ты мне, что люблю я тебя, люблю так, как никто никакую женщину не любил?.. Истосковался я по тебе, измучился. И нет мне ни на миг покоя...

— Нет, Вадим! Не говори со мной так. Ты пугаешь меня, мучишь. У меня и без того сердце разрывается на части, а ты ещё тоски подбавляешь. Перестань, Вадим! Забудь меня... Мало ли есть девушек в родах славянских?

— Много их, сам знаю. Но из всех только ты одна мне люба. Слышишь? Только ты! И я возьму тебя во что бы то мне ни стало.

— Прости, княжич, я не могу быть твоей.

— Что же, противен я тебе?

— Нет, не противен... не лежит только к тебе моё сердце... Чего бы ни говорил ты, а мне с собой не совладать.

— О, Любуша! — простонал Вадим. — Сжалься...

— Не знаю, что ещё и сказать тебе. В сердце ведь никто не волен. Оно для нас всех — властелин. Бороться с ним мы не можем...

— Но, Любуша, скажи хотя бы одно слово в утешение. Дай хотя бы надежду на будущее. Мне без тебя жизнь не мила.

— Что в будущем — не знаю. Его только боги могут знать. Говорю я лишь про настоящее...

— Стало быть, в будущем ты меня всё-таки не отвергнешь? — с живостью воскликнул старейшинский сын.

— Думай, как хочешь. А я всё сказала!

И, вежливо поклонившись Вадиму, девушка быстро пошла по направлению к селению.

Вадим остался один на лугу. В душе у него бушевала злоба. Отказ Любуши и в очередной раз оскорбил его, и разжёг в нём ещё большую страсть. Причиной этого отказа сын старейшины продолжал по-прежнему считать Святогора.

«Ты и мёртвый становишься мне поперёк дороги... Но нет! Ты умер. И всё с твоей смертью кончено. Сумел я побороть тебя живого, справлюсь и с мёртвым, проклятый колдун. Будет Любуша моей! И ждать мне не придётся долго... Зачем мне ждать? Разве отец мой не самый богатый из приильменских старейшин? Разве Велемир, верховный жрец Перуна, не близкий друг моего отца?.. О, погоди, гордая девушка! Посмотрим ещё, кто из нас сильнее!..»

У Вадима быстро созрел план действия. Он нашёл способ покорить гордую Любушу. С ней одной ему только и приходилось бороться. Вадим был вполне уверен в согласии отца. Ни одна семья славянская не отказалась бы принять к себе такую красавицу и умницу, какой была Любуша. Мать, до безумия любившая Вадима, тоже была всецело на его стороне. О старике Простене, бедном родиче, промышлявшем ловлей рыбы, и думать не было нужды. Разве посмеет он отказаться от чести породниться с семьёй богатейшего старейшины?