— Принял, принял, — прошептал он.

— Да, за море, к Рюрику, Сигуру и Триару, будут отправлены послы.

— О счастье, счастье! — воскликнул старец. — Мужи новгородские, и вы, старейшины, подойдите. Дайте мне умереть спокойно. Клянитесь, что князь будет призван...

Желание Гостомысла было исполнено. Тут же, на вечевом помосте, дали клятву возможно скорее призвать князей из скандинавского племени варяго-россов все приильменские старейшины, а с ними старейшины кривичей, веси, мери и дреговичей...

— Теперь я умру спокойно! — в порыве счастья воскликнул Гостомысл. — Родная страна! Великое будущее открывается перед тобой!.. Крепкая властью своего единого вождя, из века в век будешь процветать ты. Прекратятся в тебе раздоры, и, сильная, могучая, будешь ты расти, расти на славу нам и страх врагам. Все беды твои прекратятся, сильны славяне будут единой властью, и падут пред их великой страной в изумлении все народы...

В несказанном восторге, как бы видя пред собой какое-то чудное зрелище, Гостомысл протянул вперёд обе руки и продолжил прерывающимся голосом:

— Вижу в тумане многих веков, на севере дальнем, город великий. Вижу в тумане родную страну могучей и сильной, вижу державных вождей... Прежних раздоров как не бывало. Мирным трудом поселяне свой хлеб добывают. Воинов рать от врага их хранит. Счастье, довольство в славянском народе. Боги! Вам слава...

Голос Гостомысла слабел и перешёл, наконец, в чуть слышный шёпот. Окружавшие его носилки старейшины с тревогой глядели на него... Вдруг старец вздрогнул всем телом и тихо опустился на ложе. Глаза его закрылись, но по лицу блуждала прежняя радостная, счастливая улыбка.

— Тише, заснул Гостомысл, — послышался шёпот.

Но Гостомысл не спал. Дело его на земле было кончено, и душа оставила его немощное тело — он умер.

День клонился к вечеру. Последние лучи заходящего солнца озарили своим светом славян, в гробовом молчании окружавших смертный одр своего мудреца.

ока на Ильмене происходили эти события, Рюрик почти закончил приготовления к новому походу на славянские земли.

Осталось только созвать тинг, в решении которого ни Бела, ни Рюрик не сомневались.

— Ты опять уходишь от меня, мой милый, — говорила Эфанда, нежно ласкаясь к супругу, — уходишь надолго!

— Мы должны наказать дерзких. Они возмутились и пусть понесут за это кару, — отвечал Рюрик.

— Я не удерживаю тебя... Но знай, что я буду томиться ожиданием; ты ведь так недавно вернулся от берегов Британии.

— Мужчина должен вести жизнь воина... Но что это? Посмотри, Эфанда, какие-то чужие ладьи подходят к нашим берегам?

Рюрик и Эфанда находились на возвышенном крыльце своего дома, разве только этим отличавшегося от всех иных построек города. С этого возвышения прекрасно был виден залив. Скандинавские корабли, с убранными парусами, мирно стояли в гавани. Подходившие ладьи по характеру своей постройки нисколько не походили на суда викингов: они были неуклюжи и неповоротливы, даже их паруса совсем были не похожи на паруса скандинавских ладей.