Она была невероятно привлекательна, но дело не только в этом. Не в том, как светлые волосы струились ей на плечо и падали на грудь. Может быть, дело в ее глазах. Скорее зеленые, чем голубые, своей миндалевидной формой они почти напоминали восточные. Легко было предположить, что в ее жилах течет та же кровь, что у воинственных ханов Чингиз-хана, пронесшихся с востока на запад до самых ворот Европы, срезая по дороге головы мусульман и христиан без всякого предпочтения одних другим. А может быть, так поражали ее брови. Черные, как перья ворона, они создавали резкий контраст со светлыми волосами. И чтобы закончить портрет: от длинной линии ее спины захватывало дыхание, когда она стояла, держа в чутких пальцах бокал вина, чуть касаясь ногтем передних зубов и улыбаясь, будто слышит забавный рассказ. А я оторваться не мог от этих зеленых глаз…

– О чем задумался? – Говард Спаркмен подошел сзади и положил мне руку на плечо, наклонившись вперед, чтобы наколоть пластиковой вилкой кусок колбасы, потом шутливо дернул меня за ухо свободной рукой. – О чем задумался, спрашиваю?

– Что, прости? – Я сфокусировал взгляд на улыбающемся круглом лице.

– Слушай, лапонька, ты действительно где-то паришь с феями?

– Да нет, кое о чем задумался.

– Кое о чем? Кое о ком, вернее. Я прав или н прав?

Я усмехнулся.

– Слушай, пусть от тебя будет толк – передай мне еще баночку пива.

– Услуга за услугу. Ты мне набери тарелку цыплят, хлеба, капустного салата, картофельного салата, да еще этих креветок, сельдерея и вон той розовой штуки в большой миске – что это, я не знаю, но оно так заманчиво поблескивает, что я готов жениться. Можешь еще горсточку колбасок прихватить.

– Ты все еще на диете?

– Да ну тебя! – рассмеялся он. – Меня Рут все время достает.

– Я бы не жаловался. Посмотри, какое на ней платье!

– Рик, друг мой, она моя кузина.

– Значит, это вполне законно?

– Да, но невозможно… Слушай, это долгая история. Давай, ты мне набери еды, я тебе принесу пива, и ты мне расскажешь про свой оркестр.

Нагруженные большими тарелками еды и кучей банок пива, собравшихся у наших ног, как помет преданных щенят, мы сели на скамейку в патио Бена Кавеллеро и стали разговаривать. Такой выдался вечер – все говорили о будущем. У всех были планы. Шампанское так подняло дух, что невозможного в мире не осталось.

С Говардом Спаркменом я познакомился, когда переехал в Ферберн. Ему было одиннадцать, мне девять. Он сидел на дереве, нависавшем над нашим садом.

– Эй, пацан, – крикнул он, – закусь есть?

– Закусь?

– Ага, закусь. Ну там, шоколад, яблоки, пирог… еда, в общем?

– Нет.

– А, черт, я с голоду помираю. Ладно, тогда залезай ко мне.

– А это не опасно?

– Безопасно, как в доме… таком, знаешь, набитом под крышу динамитом, с искрящей проводкой и полным грузовиком спичек у входа.

Насколько я знаю, теперь Говард по деревьям не лазил. Теперь он носил очки с золотой оправой, лицо у него было как полная луна, и работал он в банке в Лидсе. А ел все равно как бегемот. Этот человек обожал, просто обожал есть и пить. Но он, с виду законченный стереотип увальня-обжоры, последний год до седьмого пота тренировался, добывая пилотские права. И если когда-нибудь в солнечный воскресный день над Ферберном скользнет легкий самолет, стреляя двигателем среди звуков горловой отрыжки, можете последний доллар ставить, что это не кто иной, как Спарки Говард наслаждается очередным налетом на синее небо.