Особняком стоят Грузия, Армения и Кыргызстан. Первые постсоветские лидеры этих стран (Звиад Гамсахурдиа, Левон Тер-Петросян и Аскар Акаев) никак не были связаны с коммунистической номенклатурой. Более того, Гамсахурдиа и Тер-Петросян были ее открытыми противниками в советские времена; в этом они походили на Вацлава Гавела. Но им на смену быстро пришли более консервативные лидеры типа Эдуарда Шеварднадзе. Правда, и они быстро были сметены с политической арены революционными волнами. К власти пришли (по крайней мере в Грузии и Армении) люди другого, постсоветского поколения: Михаил Саакашвили (1967 года рождения) и Никол Пашинян (1975 года рождения). И даже последующий уход Саакашвили практически никак не повлиял на суть внутренней и внешней политики Грузии.

Что же мы видим в итоге, если посмотреть на прошедший с 1989 года период преобразований в Восточной Европе и на постсоветском пространстве с поколенческой точки зрения?

Поколение, сформированное в коммунистическую (советскую) эпоху и пришедшее – совершенно неожиданно для него – к власти:

1) по многим пунктам многое сделало для вхождения этого региона в европейское цивилизационное поле. Это прежде всего создание в Восточной Европе институтов демократии, рыночной экономики, правового государства, вступление в Евросоюз и НАТО. Однако при этом в последние годы виден явный откат (без подрыва уже созданных основ, которые, видимо, стали незыблемыми) в Польше и Венгрии. Обе эти страны возглавляют люди, которые во времена социализма были его открытыми противниками: Лех Качиньский состоял в «Солидарности», а Виктор Орбан, занимаясь наукой, в 1989 году стажировался по стипендии Джорджа Сороса в Оксфорде. Их нынешнее противостояние целому ряду основ европейской жизни (независимость судебной системы, СМИ и т. п.) связана, очевидно, не с ностальгией по советским временам, а скорее с недовольством, вызванным распределением ролей внутри Евросоюза;

2) но по многим пунктам и затормозило поступательное, европейски ориентированное движение практически во всех странах бывшего СССР. Более того, в некоторых из них произошел откат к феодальным, средневековым порядкам.

Можно предположить, судя по проведенному выше анализу, что это хорошо коррелирует с наличием (или отсутствием) опыта жизни внутри или вне позднесоветской номенклатуры большинства лидеров прошедшего 30-летия.

Однако демография – неумолимая вещь. За 30 лет первая посткоммунистическая правящая элита постарела ровно на этот срок. Но в значительном количестве случаев, несмотря на смену лиц, она остается у власти, действуя на основе своих эклектических представлений, построенных на смеси позднесоветских и своеобразно понимаемых демократических установок. А это входит в острое противоречие с новыми вызовами уже не прошлого, а нынешнего, XXI, века. Может ли выход из положения состоять в осовременивании нынешней престарелой элиты? Даже если теоретически это возможно, то на практике едва ли осуществимо – хотя бы по медицинским соображениям: пожилые люди чаще болеют, в том числе хроническими недугами, которые зачастую окончательно не излечиваются; да и смертность среди людей поколения 60+ все-таки выше, чем среди тех, кому 40–45.